В катакомбах времени - [6]

Наверное, Виктор слегка сдвинулся в уме, но он поверил, как ребенок, в Чудо, потянулся обожженным сердцем... Потому что Наташа часто являлась ему в снах, звала с собой, убеждала в чем-то... Но после книги она больше не приходила. Виктор маялся, чернел лицом, устраивал войну в пух и прах с командой по любому поводу. В ту пору особенно обострилось желание уйти... Лишь Санька, вечно голоногий и растрепанный, не давал Виктору погрузиться в безликую черную пустоту депрессии.

Виктор вспомнил, как привел на "Магеллан", стоявший еще на стапелях, своего сына, заявив старпому, что не отдаст его ни в какие спецшколы. Виктор понимал, что старпом прав во всем, что говорил тогда. И в том, что Виктор эгоист, потащивший пацана за собой лишь для того, чтобы ему, Виктору, было не так тошно. И в том, что Саньке нужны друзья его возраста, а не сюсюкающие дядьки и не ахающие тетки из экипажа. И в том, что "хватит, наконец, строить из себя муху, вляпавшуюся в паутину и потерявшую волю к жизни, которая безропотно сложила лапки и чего-то ждет вместо того, чтобы трепыхаться, жить и бороться..." И в том, что он действительно "эгоист, который думает только о себе и не может хоть раз серьезно подумать о судьбе сына". Виктор оправдывал себя тем, что он всегда думает о сыне, боится за него, как когда-то боялся за Валю, боится, что загнется сам, если рядом не будет Саньки...

"Боишься за свой покой, за свою жалкую душонку", - презрительно подумал капитан и радостно согласился, что да, он боится всего... А о судьбе сына действительно стоит подумать. Не век же ему выслушивать школьную программу от Йога, который не может заменить Саньке друга. Виктор вызвал на связь старпома:

- Вот что, Авдей... Прозондируй условия поступления на Планету-Лицей для десятилетнего мальчишки.

- Надумал? - просветлел Авдей Казимирович.

- И не просто надумал, - усмехнулся Виктор, поняв, что настала пора, я послезавтра подам рапорт о переводе из действующего флота на базу Лицея. Прости, Авдей, но я без Саньки дышать не смогу...

Авдей долго смотрел на погасший кусок стены, потом выбил пепел из трубки и вздохнул. Если бы у него был такой сын, он сам бросил бы все на свете, чтобы быть с ним рядом, видеть его хотя бы издалека, хотя бы пять минут в день и знать, что с ним, вечно ехидным и поцарапанным мальчишкой, ничего не случилось...

Супербот вернулся с Синих Скал к обеду. Из нутра аппарата шумно вырвались механик Кир, электрик Тимур Ангр и Антон Хмуров, старший из братьев. Санька подбежал к ним, рассекая ногами песок. Тимур, известный в команде как Ходячий Анекдот, улыбнулся, смешно сморщив мясистый нос в оспинках, и изрек:

- Идет авианосец по пустыне. Давай лапу, Санек...

Санька вскинул свою ладошку, Тимур - свою лапу, и они сошлись в звонком хлопке. Кир лишь подмигнул и оттопырил большой палец. Антон тем временем зарылся в грузовой отсек бота и выволок на песок объемистый мешок с образцами минералов Синих Скал.

Они пошли к трапу, где их встретил один из матросов-спейсеров, Том. Огромный, двухметрового роста, бородатый мужчина поздоровался с Тимуром, взял у него ноготок-информатор, сунул его в приемное гнездо общего корабельного компа и прошелся толстыми обветренными пальцами по проявившейся на панели клавиатуре. Встопорщив бородку-шотландку, Том сказал:

- Молодой человек... Да, тот что прыгал по ступеням. Есть разговор...

Санька оробел. Том был третьим человеком в команде, чьи отцовские чувства по отношению к мальчику принимались "самой большой бедой корабля за все время его существования". Том был огромен. Он стоял над Саней, как скала над океаном, и осуждающе смотрел своими узкими глазами, окруженными паутинкой трещинок-морщинок. Пристальный взгляд выцветших глаз заставил потеплеть Санькины уши.

Для мальчика Том был Капитаном. Не таким, как отец, а старым морским волком былых времен. Санька часто, в воображении, одевал Тома в белоснежный китель с золотыми якорястыми пуговицами и представлял, как они втроем (он, папа и Том) пройдут по набережной того Города, Где Море. Санька с отцом будут со смехом бегать по камням, подставляя лица соленым брызгам разбивающихся волн, а Том надвинет на густые брови черный околыш белой фуражки с "крабом", пустит кольцо дыма из большой черной трубки и с осуждением будет смотреть на резвящуюся молодежь. Санька знал, что Тому уже за шестьдесят и это его последний рейс...

Саня ковырнул болячку на коленке (за которые его часто ругала медсестра Ларочка, к которой он и не думал идти лечить боевые раны) и осторожно вскинул глаза. Теперь Том лучился добродушием. Наконец спейсер проворчал:

- Я хотел подарить тебе это завтра, в самый торжественный момент, но там и так будет полно подарков. А я хочу, чтобы мой презент не затерялся в общем завале... Короче, держи, именинник.

Том вложил Саньке в руки такое... Мальчик почувствовал, что его сердце готово выскочить из груди. Саня держал в руках толстый прямоугольный сверток и кортик. Настоящий морской кортик с позолоченными ножнами и цепочкой. Не веря своему счастью, Санька с такой радостью посмотрел на Тома, что тот слегка смутился и деланно-сердито проворчал: