В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России - [88]
К. Буссов пишет, что когда в Москву были созваны «все сословия, высшие и низшие», то большинство остановилось на кандидатуре Бориса, ибо он «вершил государственные дела так, как не вершил их еще никто с тех пор, как стоит их монархия». Это было неприятно слушать «многим знатным вельможам, князьям и боярам, да пришлось им стерпеть». И. Масса считал решающим моментом в избрании Бориса позицию народа, который кричал, что не знает другого, более достойного быть царем; что Годунов правил при покойном Федоре и был любим народом. Федор Никитич, чтоб избежать междоусобия, передал корону Борису, но тот отказался от трона. Тогда бояре стали упрашивать Федора Никитича, а народ — Бориса. Присягу народа Борису принял И. В. Годунов, его «дядя», затем присягнули и бояре, и Романовы. Борис же все время находился дома и делал вид, что ничего не знает[722].
Согласно «Новому летописцу», «князи… Шуйские едины ево (Бориса. — А. З.) не хотяху на царство: узнаху его, что быти от него людем и к себе гонению; оне же от нево потом многие беды и скорби и тесноты прияша». Степень достоверности этого позднейшего известия не ясна[723].
Московские события 1584 и 1586 гг. показали, какую силу представляет народ при решении важнейших политических вопросов. Этот опыт отлично усвоил Борис. Сложившуюся в 1598 г. ситуацию он использовал для того, чтобы при посредстве «московского многолюдства», церкви и аппарата управления оказать прямое давление на боярскую оппозицию и вынудить ее на избрание его царем. Видя, что всякое сопротивление этому решению приведет не только к внутрибоярским сварам, но и к взрыву народного негодования, Ф. Н. Романов и связанная с ним группа феодальной знати в конечном счете присоединились к тем, кто настаивал на избрании Бориса.
Имперский гонец М. Шиль писал, что едва окончилось время траура, как бояре в Кремле, приняв важное решение, дважды выходили на Красное крыльцо и увещевали народ принести присягу на имя Думы. Дьяк В. Щелкалов убеждал толпу, что присяга постриженной царице не действительна и необходимо целовать крест боярам. Но эти доводы не вызвали в народе воодушевления. На этом основании Р. Г. Скрынников полагает, что «раскол верхов фактически привел к образованию в столице двух властей. Созванный патриархом собор принял решение об избрании Бориса. И одновременно высший орган управления — Боярская дума — объявил о введении в стране боярского правления»[724]. Это преувеличение.
Положение действительно было неопределенное, но двух правительств тогда не было. Если и доверять сообщению Шиля, то речь могла идти лишь о временном управлении страной Думой до решения вопроса о царе. Когда «двоевластие» могло бы иметь место? Как будто после избрания Бориса. Но после решения Земского собора 17 февраля 1598 г. бояре не могли настаивать на переходе власти к Думе, ибо уже 21 февраля Борис был наречен на царство, а 20–21 февраля состоялись шествия в Новодевичий монастырь, в которых бояре участвовали[725].
Характеризуя представительство на Земском соборе 1598 г., В. О. Ключевский писал, что «в составе избирательного собора нельзя подметить никакого следа выборкой агитации или какой-либо подтасовки членов». Вслед за ним С. Ф. Платонов полагал, что «состав земского собора 1598 г. был нормален и правилен»[726]. Этот вывод нуждается в переосмыслении. Наблюдения С. П. Мордовиной показали, что данные о составе февральского заседания собора 1598 г. носят общий характер, а сведений о представительстве на нем почти нет. Упоминаемые в утвержденной грамоте лица (и лица, подписавшие ее) могли и не присутствовать на заседаниях, а поставить подписи позднее, поэтому перечень лиц в грамоте можно рассматривать как программу действий по сбору подписей у лиц, которые, по мнению правительства, должны были подписать грамоту (вне зависимости от того, присутствовали они на заседаниях или нет). Но если так, то вопрос о том, в какой степени представительными были заседания собора, нуждается в ином подходе.
Сохранились три группы источников о составе собора. Утвержденная грамота содержит примерный состав чинов, присутствовавших на соборе. Свидетельства иностранцев дают самые неопределенные указания о «всех сословиях» (Буссов), «государственных чинах», «всем народе» (Маржерет), участвовавших в заседаниях собора. В памятниках публицистики имеются стереотипные перечни соборных «чинов». Так, в разрядной повести говорится: «.. совещастася же меж себя единодушно всем государьством Московским: святейший патриарх Иов со всеми митрополиты… и весь священнический [собор (или чин)], тако же и бояре, и дворяне, и дьяки, и дети боярские, и приказные люди, и гости, и много московского народу». «Новый летописец» сообщает: «Царствующаго ж града Москвы бояре, и все воинство, и всего царства Московского всякие люди ото всех градов и весей збираху людей и посылаху к Москве на изобрание царское. Бояре же и воинство и все люди собирахуся..»[727].
Если сопоставить эти самые общие сведения с практикой соборного представительства XVI в. (особенно с собором 1566 г.), то можно сделать некоторые выводы. Очевидно, на соборе 1598 г. присутствовали члены Освященного собора и Боярской думы, чины приказного аппарата, московское дворянство и те из числа «выбора» (верхнего слоя провинциального дворянства), кто в то время находился в Москве. Ни о каких «выборах» на собор речи быть не могло. Да и далеко не все члены Думы и дьяки присутствовали на заседании 17 февраля (многие из них находились в других городах страны). И все же это был по понятиям XVI в. совершенно законный Земский собор «правильного» типа
