В излучине Дона - [2]

Я еще раз повторяю порядок движения и отпускаю командиров.

Штаб быстро пустеет. Под окнами уже рокочут моторы автомашин. Иногда доносится голос Грудзинского, который распоряжается погрузкой штабного имущества.

Не дожидаясь, когда последний грузовик тронется в путь, я выхожу на улицу. Моя «эмка» стоит под старым ветвистым тополем. Шофер, подняв капот, возится в моторе.

— Сегодня не подведет? — обращаюсь я к водителю.

— Не-е. Все будет в порядке.

Откуда-то из кромешной тьмы выскакивает Маслаков:

— Товарищ полковник, вещи уложены.

В слове «полковник» букву «л» Ваня не выговаривает. Я никак не могу привыкнуть к этому «повковник». В остальном Маслаков вполне меня устраивает, а временами я даже испытываю к нему нечто вроде отеческой привязанности. Славный он паренек, заботливый, расторопный. И надежный — в бою не подведет.

В бригаде Маслаков с весны, но уже повоевал и испытал немало. Сперва был пехотинцем, в конце сорок первого попал в госпиталь — осколки гранаты угодили ему в голову. Пока лечился, сдружился с шоферами санитарных автомашин, с их помощью изучил мотор, освоил вождение. Выписавшись из госпиталя, попросился в танковую часть. Попал в Крым. Участвовал в тяжелых весенних боях сорок второго года. Ко мне в ординарцы попал после эвакуации на Таманский полуостров…

— Садись в машину, — приказываю Маслакову, — сейчас тронемся. Кстати, как у нас с папиросами?

— В порядке, товарищ полковник.

Минут пять я стою у открытой дверки и вслушиваюсь в ночной шум.

Душно. В воздухе много пыли, и звезды, обычно яркие в эту пору, мерцают тускло, словно бы нехотя. Справа от Большой Медведицы проносится метеор. След его напоминает вспышку электродуги. За длинным деревянным строением, что напротив, ворчливо переговариваются мощные танковые моторы. К запаху пыли примешивается запах металла и бензина.

Расстегивай воротник гимнастерки и вытираю платком мокрую шею. Лезть в душную машину не хочется, и я тяну время.

Поблизости раздается густой бас:

— Мишка, черт, куда девал ракетницу?

— У меня в кармане, — лениво отвечает Мишка.

— Положь на место. И вообще…

Продолжение фразы заглушает скрежет стальных гусениц. И тут же мимо «эмки» начинают двигаться танки и грузовики с потушенными фарами. Это — головное походное охранение.

Со стороны рощи доносится мощный гул моторов и лязг металла. По слуху определяю: танковые батальоны вытягиваются в колонны. Пора и мне.

— Маслаков!

Ваня выскакивает из кабины.

— Передай начальнику штаба, что я буду встречать бригаду у развилки.

Маслаков исчезает. Минут через пять возвращается:

— Приказание выполнено.

Осторожно обгоняя колонны, вырываемся вперед.

В открытой степи, на развилке дорог, останавливаемся. Я выхожу из машины. Мимо меня катит боевая техника. Остро пахнет маслом и бензином.

Маслаков отошел в сторону, сел на траву, потом прилег. Я делаю вид, что не замечаю его хитрости. «Ладно, — думаю, — пусть малость вздремнет: пока пропущу всю бригаду, пройдет не меньше часа».

Покуривая, слежу за движением. Все идет нормально, по графику. Катит мотопехота, за ней штабные машины, минометы, артиллерия.

Летняя ночь короткая. Незаметно небо на востоке сереет, четче становятся контуры предметов. Подул прохладный ветерок.

Показываются танки, и сразу начинает гудеть сухая земля.

Впереди шел батальон тридцатьчетверок. Над башней головной машины возвышалась узкоплечая фигура капитана П. Н. Довголюка. Увидев меня, командир батальона быстро козырнул и тут же схватился за край люка. Левая рука его после ранения плохо слушается.

Я отвечаю и жестом спрашиваю, как рука. Капитан кивает, дескать, ничего.

Довголюк появился в бригаде несколько дней назад, но уже успел полюбиться мне. У него солидный для его возраста стаж службы — пятнадцать лет. Он участвовал в двух войнах — у озера Хасан и с белофиннами, имел четырнадцать ранений. К нам прибыл тоже из госпиталя.

Мне нравилась его уравновешенность. Даже будучи разгневанным, он не повышал голоса, говорил спокойно, но вместе с тем уверенно и твердо. Попусту не суетился, подчиненных не дергал…

Когда танки скрываются за поворотом дороги, оттуда появляется юркий броневик. Свернув с наезженной части, он мчится по обочине, оставляя за собой густой шлейф пыли. Через минуту из броневика выскакивает офицер связи, докладывает:

— Товарищ полковник, колонны следуют в установленном порядке, но движение замедлилось. Впереди идет бригада Лебедева, и мы уткнулись ей в хвост. Какие будут указания?

— Не обгонять!

— Есть, не обгонять.

Дверка захлопывается, и броневик окунается в облако пыли.

Несколько минут дорога остается пустой. Посматривая на часы, я жду Т-70 — семидесяток.

Между тем совсем развиднело. Раздвинулся и углубился горизонт, стали видны крыши дальних строений, разбросанные тут и там рощицы. Кое-где к небу уже потянулись сизые столбики дыма.

Жизнь идет своим чередом. Все вокруг дышит таким миром и покоем, что мне невольно кажется, будто вовсе нет никакой войны. Спит Маслаков, уткнувшись лицом в скрещенные руки, в дреме то и дело клюет носом шофер за рулем. Медленно плывут по белесому, опаленному июльской жарой небу редкие размазанные облачка.