В изгибе развития - [26]

— Да все то же, о чем я говорил тебе. Вдруг стало плохо с головой, и я чуть не потерял сознание.

— То-то я вижу, что ты прямо окаменел, — произнёс шестьдесят первый. — Но теперь ты в порядке?

— Да — отвечал Ник Лов, — теперь я в порядке. Слушаю тебя. Что же было дальше?

— А дальше вот что. Решил я удивить свою восемьдесят вторую. И я знал чем! Дело в том, что я открыл одну вещь. Я открыл её случайно, хотя, может быть, и не совсем случайно. До сих пор я только три раза пользовался этим и на третий раз попался. — Шестьдесят первый остановился как бы в нерешительности и затем негромко продолжил: — Я всем говорил и на суде скажу, что это вышло случайно, что я просто увидел это. И всё. Но на самом-то деле я это не увидел, а сделал сам. Сам! — уже гордо произнёс сосед Ник Лова.

— Так что же ты сделал такого, чего нельзя делать и за что тебя забрали в тюрьму?

— Я угадал, открыл, как в любое время добыть огонь! И я зажигал его! — слова с гордостью, но очень тихо произнёс шестьдесят первый.

«О силы космические! — охнул Ник Лов. — Он зажёг огонь! Несчастный Прометей двадцать восьмого века».

Ник Лову вдруг захотелось безудержно смеяться, но он одёрнул себя тем, что здесь скорее уместны были бы слёзы.

— Это нетрудно, нужен кусочек железки и камешек, какие можно найти на холмах. Я никому ещё не говорил об этом, но тебе сказал, потому что ты мне кажешься парнем надёжным и не будешь зря трепать языком, — продолжал шестьдесят первый.

— Но ведь ты сам обещал доложить обо всём, что услышишь от меня, — возразил ему Ник Лов.

— Ха! За кого ты меня принимаешь? Шиш они узнают от меня что-нибудь. А что обещал, так чего тут такого? Я им чего хочешь пообещаю, чтобы лишний раз палкой не огрели.

«Примитивная, но верная философия, выработанная за века, вероятно, как защитная реакция на ту ложь и лицемерие, которые здесь обрушиваются на людей, — подумал Ник Лов. — Обещай что угодно, но делай и поступай, как позволяют обстоятельства».

— Так что было потом? — спросил он далее. — Ты зажёг огонь?

— Да, зажёг. И может быть, научу тебя, как это делать. А горит, оказывается, многое из того, что есть на земле.

«На Земле, — отметил про себя Ник Лов. — Они продолжают называть корабль Землёй, сделав собственное нарицательным и, конечно, отбросив порядковый номер века, когда он ушёл с истинной Земли».

— Лучше всего горит сухая трава и стебли растений с холмов. И я решил угостить восемьдесят вторую обжаренным куском каши. Она делается после этого такой вкусной. Мы положили кусок каши на совок с большой ручкой, я развёл огонь и затем поджарил кашу до румяной корочки. Если бы ты видел, как смеялась, и была довольна моя девочка! — Шестьдесят первый заулыбался и даже прищёлкнул пальцами. — Но потом набежали зелёные. Они таки унюхали нас в дальнем углу за большой гладкой дорогой, которая там проходит между горок.

«У холмов, за беговой дорожкой», — с грустью перевёл его слова Ник Лов на язык своих воспоминаний.

— Зелёные схватили нас, — продолжал шестьдесят первый. — Её утащили в женский изолятор, а вот я здесь. — Шестьдесят первый стал задумчиво вертеть на столе чашку с остатками воды, и оба собеседника замолчали, погруженные каждый в свои мысли.

«Да, — подумал Ник Лов, — в любом обществе многие законы и принципы в значительной степени диктуются объективными потребностями действующей системы и обстоятельствами. Огонь-то на корабле действительно нельзя зажигать! Регенераторы воздуха вот уже более двухсот лет успешно справляются с углекислотой, выделяемой живыми существами. Но они не справятся с восстановлением кислорода, если его будет пожирать огонь. Да, по-видимому, и пожары, несомненно бывавшие за двести лет, оставили о себе недобрую память».

Прерывая молчание, Ник Лов сказал:

— Не грусти! Всё рано или поздно обойдётся, — и тут же про себя подумал, какая это беспомощная и в то же время действенная фраза утешения, основанная на многовековом опыте человечества и неистребимой его надежде на лучшее. Надежда всегда утешает, даже если она эфемерна.

— Скажи мне, — обратился к соседу Ник Лов. — Там, на холмах и за ними, растут ли деревья, водятся ли животные, птицы?

— Какие-то птицы есть, — ответил шестьдесят первый. — А животных я видел только за изгородью. Говорят, что их едят Высшие.

— А лес, растительность? — опять спросил Ник Лов.

— Лес? Что такое лес? Не знаю. А на земле растёт трава, но она колючая и жёлтая. Зелёная трава растёт только под окнами, но я говорил тебе, что туда не пускают синих.

«Нарушение энергетического баланса сказалось и на состоянии лесопарковой зоны, — подумал Ник Лов. — Растительность и деревья там, по-видимому погибли».

Опять подняв глаза на своего соседа, Ник Лов сказал:

— Друг. Мне не нравится, что у тебя нет имени. Не годится человеку носить только номер и не иметь имени.

Шестьдесят первый посмотрел на Ник Лова и тихо ответил:

— А у меня есть имя. Есть! Только об этом никто не знает.

— Есть имя? — воскликнул Ник Лов. — Какое имя и откуда ты его узнал?

— Мне повезло, — по-прежнему так же тихо продолжал отвечать сосед. — Я знал своего деда, и он умел разбирать божественные знаки. Дед и сказал, как меня зовут, и начертал знаки, которые это имя выражают. — Последние слова шестьдесят первый произнёс с гордостью.