В июне тридцать седьмого... - [16]

   — Всё! — потребовала я. Вот нахалка!

А он рассмеялся:

   — Вот как? — И мгновенно стал серьёзным. Это у него быстро получается: только что смеялся — и тут же, пожалуйста, серьёзный. — Что же, извольте!

И Гриша рассказал мне о себе. Почему-то с некоторой иронией. Или мне показалось?

На свет произведён (он так и сказал — «произведён») в славном городе Екатеринославе, в семье рабочего-кузнеца. Вероисповедание православное. Гимназию закончил в Минске. Семья переехала туда, когда Грише было десять лет.

Он сказал:

   — И вообще... Там — земля отцов. Дед мой, белорусский крестьянин Александр Иванович, в деревне был кузнецом, а отец по этой части пошёл уже в городе, на заводе. Странно... — Голос его стал совсем другим — мягким, нежным. — Видно, совсем маленьким к деду привозили. Помню: кузня, горн пылает, дед у наковальни вроде бы в кожаном фартуке, жарко, смрадно. Я выскакиваю на волю — и передо мной луг, весь в ромашках. Цветы высокие, прямо перед глазами стоят... Жёлтые, ворсистые сердечки в белых лепестках. Так ясно вижу, будто вчера было. Наверное, совсем крохой у деда гостил...

А мне привиделось: ясный летний день, луг на берегу Воронки, где у нас летняя дача. Весь в ромашках! Мы с Гришей, взявшись за руки, бежим к реке, ласковый ветер летит нам навстречу, и в небе поют жаворонки.

   — Что дальше? — вернул меня на землю, в Пушкинский сквер, его голос. — Там же, в Минске, вступил в социал-демократическую партию, получается, Оля, в вашем возрасте...

И тут я его перебила:

   — Сколько же вам лет сейчас?

   — Скоро двадцать два. — Он усмехнулся, мне показалось, невесело. — В общем-то биография заканчивается. После гимназии поступил на медицинский факультет Московского университета. И вот — недоучившийся студент. В феврале сего года по случаю революции пришлось оставить второй курс. Ничего, доучусь потом...

Я видела, чувствовала, что Гриша загрустил, спросила:

   — Григорий, а что вы любите?

Он удивился:

   — Что люблю? Жизнь, борьбу, друзей. — И снова засмеялся. — Футбол. Кинематограф. Оля, а вы любите кинематограф?

   — Нет! — даже резко сказала я, тут же вспомнив картину «Роковые страсти», которая недавно шла в театре «XX век». Там в главных ролях красотка Лисенко и франт с тонкими усиками Мечкин. Ещё в афише было написано: «Сюжет картины — на что способны женщины из высших слоёв общества». Какая пошлость! А все наши старшеклассницы просто помешались на этих «Роковых страстях».

Гриша чрезвычайно удивился:

   — Почему же вы не любите кинематограф?

   — Там постоянно целуются, — отрезала я. — И вообще... Всё несерьёзно.

   — Ну и ну! — Он даже руками развёл. — Тогда, Оля, вы и танцы не любите, верно?

   — Сейчас не люблю, — сказала я.

   — Почему именно сейчас?

   — Потому! — Я почувствовала: щёки мои опять пылают. — Вот недавно... Бал в Дворянском собрании, гимназический. Пошла. Интересно всё-таки. Музыка, блеск. Конфетти, туалеты всякие... А я стою у окна. Снег шёл, все крыши белые. И мостовая на Киевской белая. Только от извозчика два чёрных следа. Я представила: окопы, в них наши солдаты, снаряды рвутся, кровь, смерть... И в это время танцевать?

   — Вот вы какая... — Гриша опять внимательно смотрел на меня. — Хорошо, я тоже спрошу. А что, Оля, любите вы?

   — Читать книги.

   — Повести Чарской? Арцыбашева? А как вам роман Нагрудской «Белая колоннада»? — В его голосе мне послышалась насмешка.

   — Понимаю, Григорий, вы меня нарочно дразните. — Я подавила поднимающееся раздражение. — Нет, я читаю другие книги.

   — Какие же? — серьёзно спросил он.

   — Недавно прочитала Августа Бебеля «Женщина и социализм», — несколько торжественно (чёрт бы меня побрал) сказала я. — Между прочим, революция меня привлекает прежде всего борьбой за равноправие женщин. А сейчас я изучаю «Историю цивилизации в Англии» Бокля...

   — Эта работа мне хорошо знакома, — перебил он. — И что же у Бокля вам особенно нравится?

   — Многое. — Я старалась говорить медленно и спокойно, но это мне не очень-то удавалось. — Сколько глубины! Какие мысли! Вот, например, он пишет, что революционные преобразования в обществе только тогда плодотворны, когда они осуществляются цивилизованной нацией. Нам есть о чём подумать, верно?

   — Согласен. — Но в голосе его я слышала нетерпение. — И всё-таки, Оля, сейчас время не для Бокля. Отложим серьёзное чтение на будущее после нашей победы. Сейчас необходимо делать дело текущего момента. Сегодня, немедленно! И дорого каждое мгновение! Вот я бы с радостью пригласил вас в кинематограф, который вы не любите, а я просто обожаю. Но не могу, нет свободного времени ни часу. — Тут он вынул из кармана часы-луковицу, щёлкнула крышка. — Подарок отца в день совершеннолетия. Скоро должен быть в одном доме. — Он помедлил. — Вы, Оля, живете далеко отсюда?

   — Рядом. — Сердце моё заколотилось как бешеное. — Идти десять минут.

   — Я провожу вас, — сказал он, — если разрешите.

Я молчала, как последняя идиотка.

   — Можно? — В голосе его были неуверенность и просьба.

   — Можно... — прошептала я. — Только не до самого дома, а до угла, хорошо?

   — Хорошо, — откликнулся Гриша, тоже шёпотом.