В.Грабин и мастера пушечного дела - [14]

Главный конструктор не упрекает его в нерасторопности. Молчит. Он хорошо знает предел возможностей Ивана Андреевича. Он лучше всех видел, как его друг заваливает дело…

Василий Гаврилович в тактичной форме сказал Горшкову: «Иван, как ты смотришь, если я тебя верну в КБ? Возглавишь подотдел по испытаниям новых образцов пушек? Дело перспективное. Будешь ближе к науке. И все будет зависеть только от тебя самого». «А кто возглавит опытный?» «Кого бы ты сам порекомендовал?» — вопросом ответил Грабин. «Считаю, лучше Григория Дмитриевича Гогина нам не найти». «Так я и думал. Значит, договорились. С ним вместе поедешь в Москву. На правительственный смотр артиллерии. Если удастся, добьюсь тебе разрешения непосредственного участия в смотре».

Ведущий конструктор П. Ф. Муравьев не меньше Горшкова бегал по цехам, выколачивая детали для ствольной группы. Ныне он окончательно отлаживает зарядную камору ствола и механизм заряжения. В его распоряжении освободившиеся слесари Румянцев и Воронин. По одному его взгляду они понимали, что и как надо делать…

Владимир Дмитриевич Мещанинов тоже ничего и никого не замечает. Все внимание сосредоточил на канавках веретена штока тормоза. Откат ствола пушки должен быть ни большим, ни меньшим. Нарушение этого требования во время стрельбы обязательно вызовет отказ орудия. У него под рукой недавно принятый на работу слесарь-лекальщик Николай Царевский. С ним беседует старший мастер Иван Степанович Мигунов, обладающий огромной интуицией умельца. Он высказал Мещанинову свое мнение о неточности, допущенной в изготовлении модератора. Через несколько часов, после исправления и проверки канавок веретена и отверстий модератора, они вновь соберут шток тормоза. И снова его на стенд. И до тех пор они не уйдут из цеха, пока не добьются нормальной работы этого важного узла — сердца пушки.

В цех пришел К. К. Ренне. Ему что-то сказал мастер Петр Дмитриевич Ионов, бывший рабочий завода «Красное Сормово». Константин Константинович снял с головы шляпу, пожалуй, единственную не только на заводе, но и во всем поселке, и положил ее на стол. Он сел на одну из станин пушки и взялся за рукоятку маховика. Покрутил им; оказалось, что усилия в подъемном механизме выше допустимого. Потом он засуетился около второй пушки. Опять сел на станину. Теперь он крутил маховик поворотного механизма. Урок с Ф-20 для него не прошел даром.

Константин Константинович записал замечания в журнал и, сказав Ионову, что надо делать, подошел к Мещанинову.

На тонких ногах Ренне немыслимой жесткости краги. Они вызывающе хлопали о скороходовские ботинки. Ренне, в шляпе, в крагах, в укороченном пальто «реглан», со своей странной и необычной в наших местах фамилией, попервоначалу у заводчан вызывал определенный интерес. Многие жители поселка, особенно женщины, считали его чужестранцем. Потом все привыкли к нему. Болезненный интерес у людей постепенно исчез. Ходил он неторопливо и широко, держал руки всегда в карманах пальто или плаща. Слегка сутулился, во рту неизменно папироса. Больше всего он дружил с Мещаниновым. У них квартиры были рядом на одной площадке лестничной клетки. Ренне любитель помолчать, Мещанинов — поговорить.

Моим правилом оставалось ежедневно по часу бывать в опытном. О задержке деталей механическими цехами, несмотря на огромные трудности и риск ненароком раскрыть секретный характер работ, мы писали в каждом номере многотиражки…

28 апреля. Воскресенье

Поздно вечером по пути домой за мной в редакцию зашел Грабин. Захлопнув дверь на автоматический замок, мы вышли на улицу. — Василий Гаврилович, вы чем-то огорчены?

— Вы были на последней планерке у директора? Видели, как выкручивались цеховики? Прямо-таки ужи, а не люди. Когда запахло премией, они Радкевича засыпали обещаниями. Петухи сразу стали орлами. Прямо хоть сейчас у любого «старателя» раскрывай клюв и клади в него месячный оклад! А фактически по Ф-22 отставание на пять дней от намеченного графика. Радкевич, конечно, раздражен, но сделать ничего не может. Вот тебе и «кадры решают все!»…

Возьмите Валентина Николаевича Лубяко — цена ему гривенник, а выдает себя за рубль. Вконец извел нашего Горшкова. Сам установил последний срок подачи деталей для затвора, а слово не держит. Сверх того уже прошло три дня, а деталей нет!..

— Может быть, вы об этом напишете в нашу газету?…

— Это для меня не составляет труда. Но я не пойду на такой шаг. Выглядеть просителем у бездельников не желаю. Их нужно громить коллективно по всему фронту. Ныне после обеда сам пошел к Лубяко. И что же? Рабочие трудятся, а их начальник со своим распредмастером никак не могут вничью свести партию шахмат…

«Товарищ Лубяко, — говорю ему, — скажите честно, до каких пор вы будете нас резать без ножа?» Стою перед ним, как солдат в строю, а он даже локтей не оторвал от стола с шахматной доской. «Пора бы и совесть знать! Вы же еще на прошлой неделе обещали директору по затвору Ф-22 закрыть программу?»

«Сейчас посмотрим»… Пошли в цех к токарю. Тот сказал, что для бойка на складе завода нет нужной марки стали.

«Видите», — говорит мне Лубяко и спокойно смотрит в глаза. И представьте, не краснеет. Я ему: «Нет стали — достаньте». А он: «У меня крутятся не только ваши детали!.. У меня под завязку программа по «ретурбентам»… И бегать по складам я не обязан. Вы берите за галстук не меня, а всеми уважаемого Максимовича. Он, кажется, главный по снабжению?» Ну и ор-ел!