В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [52]

Итак, Джейн пишет Кассандре: «Вчера у нас был чрезвычайно удачный бал… Я прямо-таки боюсь рассказывать тебе, что мы с моим ирландским другом [то есть с мистером Лефроем] вытворяли». Действительно, на балу молодые люди порой вели себя довольно необузданно; в другом письме Джейн признается: «Вчера я перепила вина… Не знаю, как иначе объяснить, почему сегодня у меня дрожит рука».

В этих письмах Джейн предстает перед нами уверенной хищницей, похожей на героинь ее ранних рассказов. После трех балов, заявляет она, они с мистером Лефроем «сошлись накоротке». На самом деле окружающие видели, что она за ним охотится. Джейн навестила его в доме мадам Лефрой и сообщает, что он «сбежал», – ему показалось, что над ним смеются. И правда, все героини Джейн, привлекающие к себе внимание сексуальных мужчин, – Марианна Дэшвуд, Лидия Беннет, Мария Бертрам и особенно «золотоискательница» миссис Клэй из «Доводов рассудка» – прекрасно знали, чего добиваются. Они категорически не соглашались с мнением Сэмюэла Ричардсона, считавшего, что преследование юноши девушкой – «ересь, которой должно противиться из благоразумия и простой осторожности». Джейн, разумеется, считала это чушью. В «Нортенгерском аббатстве» ее Кэтрин Морланд и не думает скрывать, что влюблена в молодого человека, не отвечающего ей взаимностью.

Эта хищная самоуверенность – еще одна особенность характера Джейн, которую тщились скрыть ее благочестивые родственники. «Я могу засвидетельствовать, – писал впоследствии ее племянник, – что в самых прелестных из ее героинь вряд ли отыщется черта, которая не была бы прямым отражением ее собственного мягкого нрава и любящего сердца». Мягкий нрав, любящее сердце? С последним трудно не согласиться, свидетельством чему ее письма, но вот что касается первого… Не верится, что Джеймс Эдвард Остин-Ли одобрил бы поведение юной леди, в 1796 году позволявшей себе на балу «танцевать в самой скандальной манере и садиться рядом» с Томом Лефроем.

После трех балов у Джейн и Тома оставалась последняя возможность вместе показаться в обществе. «Я смогу блеснуть… еще один только раз, – пишет она Кассандре, – потому что после пятницы, когда мы должны танцевать в Эше, он от нас уезжает». В более серьезном тоне она сообщает сестре, что Том «очень галантный, красивый, приятный молодой человек».

Нервозную атмосферу накануне этого последнего бала еще больше накалил визит самого героя в стивентонский пасторат. «После того как я это написала, – сообщала Джейн в подробном отчете сестре, – нас посетил Том Лефрой… В нем был единственный изъян – чересчур светлый утренний сюртук». Чем же так неуместен, удивится читатель, светлый утренний сюртук? Каждой девушке знаком типаж бойфренда, требующего «доработки»: прекрасные задатки, но совершенно не умеет одеваться. Модным цветом сюртуков был не белый, а синий, как у героя «Страданий юного Вертера» (1774); Лидия в «Гордости и предубеждении» мечтает увидеть мистера Уикхема в синем мундире. Джейн хочется верить, что мистер Лефрой, большой поклонник «Тома Джонса»[33], надел белый сюртук в подражание герою романа, тоже носившему светлое. Ей не понравился сюртук Тома Лефроя, зато понравилось, что они читали и могли обсуждать одни и те же книги. День бала в Эше приближается. «Я жду его с великим нетерпением, – исповедуется Джейн сестре, – так как почти уверена, что этим вечером мой друг сделает мне предложение». О! Настоящий роман! Неужели дело идет к развязке?

Однако продолжение письма Джейн опускает нас с небес на землю, лишний раз подтверждая, что она, как всегда, не воспринимает происходящее всерьез. «Я ему откажу, – обещает она, – если он не поклянется, что выбросит свой белый сюртук». Что это, просто болтовня? Или нечто большее? «Вот и настал этот день, – вздыхает она. – Сегодня я в последний раз буду флиртовать с Томом. Когда ты получишь мое письмо, все будет кончено. От этой грустной мысли у меня слезы ручьем бегут на бумагу».

В тот день они танцевали в Эше, но никакого предложения Джейн не получила. Ее слова о «бегущих ручьем слезах» впоследствии толковали как свидетельство разбитого сердца, но фокус в том, что Джейн – по своему обыкновению – шутила. Она одновременно могла выступать в нескольких разных ролях. С одной стороны, кокетничала с Чарльзом Фаулом, братом Тома, жениха Кассандры. С другой – всю жизнь играла перед Кассандрой неотразимую соблазнительницу, преследуемую толпой воздыхателей. Вот только один пример. Она пишет, что, находясь в гостях у хэмпширской соседки, «в течение десяти минут была заперта в гостиной наедине с мистером Холдером. Меня подмывало настоять на том, чтобы послали за экономкой, но ничто не могло заставить меня отступить на два шага от двери, ручку которой я неотрывно сжимала».

Только абсолютно уверенная в себе женщина может так шутить. Придет время, и Джейн в том же ерническом духе будет рассуждать о своем намерении отдать руку и сердце местному священнику мистеру Папиллону за его прекрасные проповеди или поэту Джорджу Крэббу[34] за его прекрасные стихи. И когда в один прекрасный день ее помыслами завладеет военный, капитан Пейзли из Корпуса королевских инженеров («первый солдат, по которому я вздыхаю»), то это произойдет не потому, что она с ним танцевала, а потому, что ей понравилась его книга «Военная политика и институты Британской империи» (1810).