В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [39]

Как выглядела Джейн в возрасте, когда общество сочло ее барышней на выданье? Трудно описать Джейн в ранней юности, потому что мнения по поводу ее внешности расходились. Была ли она хорошенькой? Неоспоримо одно: она была «высокой женщиной», как говорила про себя сама Джейн, на пол-ярда выше матери.

Обмеры коричневого шелкового редингота (легкого пальто, которое носили и в помещении, и на улице), с большой долей вероятности принадлежавшего Джейн Остин, показали, что он подходит женщине с обхватом груди от 79 до 84 сантиметров, талии – 61 сантиметр, бедер – 84–87 сантиметров и с ростом около 170 сантиметров. Если это действительно ее редингот, Джейн справедливо назвала себя «высокой женщиной», учитывая, что тогдашний средний рост, судя по сохранившимся скелетам, составлял всего 157–158 сантиметров. При этом она была тоненькой. Биограф, взявший на себя труд писать о Джейн Остин, редко вызывает неприятие, но возмутительно, когда Дэвид Нокс утверждает, что на рисунке Кассандры Джейн представлена «плотно сбитой особой», чье голубое платье скрывает под собой «довольно пышные формы». На самом деле перед ним – обычная фигура девушки, непринужденно сидящей на земле и облаченной в просторное платье эпохи Регентства. Под «плотно сбитой» можно подразумевать только, что она не похожа на современную кинозвезду.

Этот интереснейший шелковый коричневый редингот, предмет тщательного исследования историка моды Хилари Дэвидсон, стилистически относится к промежутку между 1812 и 1814 годами. Он был сшит на женщину с торсом в виде круглого, а не эллиптического, как у нас, цилиндра. Это наверняка было результатом стягивания корсетом, особенно в период, когда еще продолжался рост. Корсет носили на протяжении всей жизни, он сжимал талию с боков (выпячивая при этом живот) и изменял форму ребер.

Судить с уверенностью о том, как выглядела Джейн, невозможно еще и потому, что единственное достоверное изображение ее лица – эскиз ее сестры Кассандры, которая не была сверходаренной художницей. На нем Джейн выглядит неприветливой, «злобно» (как часто говорится) поджавшей губы. Когда Джейн прославилась и читатели захотели увидеть ее портрет, этот образ пришлось приукрашивать, чтобы никого не разочаровать.

Племянник Джейн считал ее не слишком хорошенькой, зато живой, «полнокровной и искрометной». «Она была яркой брюнеткой, – вспоминает он, – с налитыми округлыми щеками, с маленьким, изящной формы носом, небольшим ртом, бойкими карими глазами и темными волосами, которые естественными завитками плотно окружали ее лицо». Она не обладала «столь правильными чертами, как ее сестра, – заключает он, – и все же в ее лице было «особое очарование».

Впрочем, он не знал свою тетушку в юности. Ведь ее признавали бесспорно хорошенькой. «Хорошенькая – определенно хорошенькая, – писал один добрый друг семьи, – с великолепным цветом лица – как куколка, нет, это негодное сравнение, потому что в ней было столько экспрессии – она была как дитя, совершенное дитя, прелестная и смешливая – милейшая, обожаемая». Вердикт соседей: в те стивентонские дни она «слыла обворожительной барышней».

Однако сама Джейн не придавала значения внешней привлекательности. Облик ее героинь вообще едва обрисован; нам ничего не известно о наружности Лиззи Беннет кроме того, что у нее «искрящиеся глаза» и что она не так хороша собой, как ее сестра Джейн. Энн Эллиот была «прехорошенькая, но красота ее рано поблекла». Из героинь Остин подробнее всех описана Кэтрин Морланд, но Джейн выделяет ее «тощую несуразную фигуру» и «вялый цвет лица». Даже счастливая Эмма Вудхаус – «красавица», а не «прелестница». Леди Сьюзен, героиня одного из ранних рассказов Джейн, совершенно безразлична к тому, миловидна она или нет. «Если я чем и горжусь, – говорит она, – так это своим красноречием. Уважение и почтение с такой же неизбежностью сопровождают складную речь, с какой восхищение прислуживает красоте».

И все же Джейн прекрасно передает чувства девушки, осознающей свою непривлекательность, и, вполне возможно, она пережила их сама. Джейн пишет в «Нортенгерском аббатстве»: «Казаться почти хорошенькой для девушки, которая первые пятнадцать лет своей жизни слыла дурнушкой, – радость гораздо более ощутимая, чем все радости, которые достаются красавице с колыбели». И Энн Эллиот в «Доводах рассудка» испытывает восторг и облегчение, когда воссоединение с давно потерянным возлюбленным возвращает ей очарование.

В январе 1799 года в письмах Джейн впервые упоминается нездоровье, которое всю жизнь будет ее преследовать: конъюнктивит, или воспаление глаз. «Не проходящая уже несколько дней муть в глазу, – сообщала она, – делает письменные занятия и не слишком приятными, и не слишком полезными и, вероятно, помешает мне закончить письмо своей рукой». Подобная вирусная инфекция, награждающая свою жертву «красным глазом», способна как причинять боль, так и портить внешность. Бедная Джейн вновь и вновь мучилась от этой неприятности, которая в те времена не лечилась, а исчезала сама собой через месяц-полтора. Как вспоминала одна из племянниц Джейн, «она порой страдала помутнением зрения и подолгу не могла ни работать, ни читать».