В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [37]

Как относилась Джейн к роману сестры? Конечно же, ее пугала перспектива расставания с Кассандрой. Джейн всегда остро переживала супружество людей, которых она знала холостыми и незамужними; ей нравилось, когда молодожены относились друг к другу сдержанно: «Я опасалась, что он замучит меня своим блаженством и своей пылкостью… но нет», – с удовлетворением писала она об одном новоиспеченном супруге, а письма юной невесты называла «благоразумными», если в них не было «демонстрации счастья». Она полагала, что ее родные братья слишком носятся со своими женами.

Как прежде Фрэнсис Берни, Джейн, конечно, боялась лишиться вечеров в спальне пастората, где сестры секретничали, как Лиззи и Джейн в «Гордости и предубеждении». Берни писала сестре перед ее замужеством: «В самой мысли о близкой разлуке с тобой – человеком, с которым мы делили дом – спальню – постель – секреты – жизнь, есть что-то очень невеселое». И после свадьбы: «О моя дорогая Сьюзи, надо ли тебе говорить, как мне пусто без тебя дома!» Джейн посвятила помолвке сестры стихотворение. Не веселую эпиталаму, а «Оду печали» и «обманутой любви». Это выглядело почти нелепо.

И все же эти девочки мечтали о замужестве и романтической любви – их к этому приучили. В отцовской церкви Джейн развлекалась, заполняя пустые бланки брачных свидетельств, лежавшие в конце метрической книги, именами своих воображаемых женихов разного общественного положения – от родовитого Генри Фредерика Говарда Фицуильяма из Лондона до Эдмунда Артура Уильяма Мортимера из Ливерпуля и далее, вниз по социальной лестнице, до плебея Джека Смита: «Этот брак заключен между нами, Джеком Смитом и Джейн Смит, в девичестве Остин». Ей ничего не стоило вообразить себя замужем и за богачом, и за бедняком. Она вынесла из романов, что истинную любовь можно обрести где угодно. О том, что Кассандра так и не соединится с Томом, Джейн, наверно, даже не задумывалась.

Но время расставания с сестрой еще не пришло: влюбленные не торопились со свадьбой. Они вынуждены были ждать, пока Том не получит второй приход, который даст им средства к существованию.

Три года спустя Том и Кассандра все еще ждали. Затянувшаяся помолвка наверняка стоила им переживаний. Миссис Дженнингс в «Чувстве и чувствительности» разволновалась, услышав, что Эдвард Феррарс и Люси Стил «решили обождать, пока он получит приход»:

Ну, мы все знаем, чем это кончится. Подождут-подождут да через год и согласятся на место младшего священника с жалованьем фунтов пятьдесят в год… И пойдет у них прибавление семейства каждый год! Помилуй их Боже! Ну и бедны же они будут! Надо поглядеть, какая у меня для них мебель найдется…

Нетерпение при улаживании финансовых дел проявляли представители всех слоев общества. Один молодой ирландский аристократ обрушился на своих опекунов за то, что они тянут с его брачным договором, но потом остыл, признав, «что им же не так приспичило… как мне».

Но лорда Крейвена вдруг посетила новая идея. Он был, помимо всего прочего, подполковником «Темно-желтых», британского полка, которому пришлось повоевать в Вест-Индии. Фактически причиной бегства от него Хэрриэтт Уилсон стали его пространные, дотошные описания английских редутов, вражеских редутов, «шоколадных деревьев и т. д.». «О боже! О боже! – восклицала Хэрриэтт. – Лорд Крейвен опять завел меня в Вест-Индию… Не сказать чтобы в этом человеке было что-то особенно дурное, кроме его шоколадных деревьев».

В январе Том принял предложение лорда Крейвена отправиться с ним в Вест-Индию в качестве армейского капеллана. Амбициозный молодой священник, вероятно, надеялся, что, плывя со своим покровителем на его личной яхте, крепче сроднится с ним и быстрее удостоится новых благодеяний.

10 октября 1795 года Том Фауэл составил завещание, и в январе они с лордом Крейвеном пустились в путь. «Думаю, сейчас они уже в Барбадосе», – писала Джейн в середине января 1796 года. Кассандра поехала погостить у своих будущих родственников, где старалась произвести благоприятное впечатление. «Надеюсь, ты не падешь в их глазах», – язвительно заметила Джейн, когда Кассандра доложила, что ею вроде бы довольны. Все полагали, что Том вернется к маю.

Но он вообще не вернулся. Из Санто-Доминго, столицы нынешней Доминиканской Республики, пришла весть самого прискорбного свойства. Постепенно «из Стивентона, где все глубоко подавлены», она расползлась по графствам, достигнув ушей многочисленных Остинов. «Его ждали домой в этом месяце, – говорилось в письме Элизы, – но, увы, вместо него самого прибыло сообщение о его кончине».

Оказалось, что Том умер от желтой лихорадки еще в феврале, и его тело упокоилось в карибских волнах. Несколько недель его невеста жила в блаженном неведении своей потери. Это было тяжелое потрясение: «жестокий удар для всей семьи, – писала Элиза, – и наипаче для бедной Кассандры, которой я невыразимо сочувствую».

За Кассандрой закрепилась репутация холодноватой, что называется, застегнутой на все пуговицы особы, – во многом благодаря рассказу Джейн о том, с каким достоинством и самообладанием она несла свое горе. Кассандра «ведет себя, – сообщала Джейн в письме Элизе, – столь сдержанно и благопристойно, как мало кто сумел бы в такой страшной ситуации».