В горячих сердцах сохраняя - [4]

Преступная неосведомленность и бездушие батистовского командования во многих случаях стоили жизни солдатам. Так, одна из рот 18–го пехотного батальона получила приказ отойти от Ла—Платы и направиться в Хигуе, но, не будучи предупреждена о том, что этот пункт окружен повстанцами, попала в засаду и была уничтожена. То же самое произошло с ротой «L», которая днем позже также была направлена в этот район, хотя начальство уже знало о судьбе роты 18–го батальона.

В Эль—Сальто во время второго боя у Санто—Доминго по вине батистовского офицера, приказавшего роте «С» продвигаться к Санто—Доминго и уверившего ее командира, что путь туда свободен, ибо он якобы сам его разведал, эта рота полностью погибла. 22–й батальон получил приказание продвигаться от Санто—Доминго к Пуэбло—Нуэво, но его не предупредили, что днем раньше здесь была разгромлена повстанцами правительственная часть, и батальон был уничтожен.

Мне, честному и гуманному человеку, было очень горько наблюдать, как солдат, таких же кубинцев, как и я, бессмысленно и преступно обманывало и губило их собственное командование. После первого боя у Санто—Доминго в наши руки вместе с радиостанцией 22–го батальона попали и секретные коды правительственных войск. Командование противника не сделало из этого никаких выводов, поэтому в последующих боях мы были полностью осведомлены о всех приказах и распоряжениях противника. Секретный код, установленный батистовским командованием 15 июня, попал в наши руки спустя четырнадцать дней и не был заменен вплоть до 25 июля. А ровно через день при разгроме роты «С» в Эль—Сальто мы захватили и этот новый код. И до самого конца нашего контрнаступления противник не удосужился его изменить. Мы пользовались этим и иногда отдавали приказы по радио вражеской авиации, заставляя ее бомбить собственные позиции.

Из—за своей неорганизованности противник часто повторял одни и те же ошибки. Он наталкивался на те же самые засады, которые несколькими днями раньше причинили ему ущерб и нанесли потери. Ни один вражеский офицер, командовавший отдельной частью или подразделением, не получал информации о том, что происходило в других частях. В результате ни офицеры, ни солдаты не знали обстановки. Более того, генеральный штаб батистовских войск передавал по всей стране лживые военные сводки о сотнях уничтоженных повстанцев.

Потери, и верно, были большими, но только не у повстанцев, а у армии Батисты. Это говорило об огромном размахе происходящих событий. Цинизм же генерального штаба дошел до того, что в тот самый день, когда мы передали Красному Кресту в Сан—Гранде 163 военнопленных и раненых армии Батисты,[3] о чем был составлен акт, подписанный представителями кубинского Красного Креста, батистовское радио передало сводку, в которой сообщалось, что сотни повстанцев в этот день сдавались в плен в Мапсапильо, Баямо и других районах. В действительности же за 76 дней наступления силам диктатуры не удалось захватить ни одного пленного и к ним не дезертировал ни один повстанец.

Генеральный штаб, очевидно, не задумывался над тем, что его солдаты испытывали сильное недоверие к своему командованию, горько в нем разочаровавшись, ибо оно ввергло свою армию в катастрофу, беззастенчиво обманывало остатки своих разбитых вооруженных сил, заявляя, будто враг разбит, хотя на самом деле повстанцы могли в любой момент появиться у ворот их казарм.

Я хотел бы еще раз подчеркнуть то, о чем мы говорили четыре месяца назад: «Когда будет создаваться действительная история борьбы кубинского народа за свободу и каждый факт будет сопоставлен с военными сводками режима Батисты, тогда выявится, до какой степени тирания была способна извратить и лишить содержания все институты Республики, каких пределов преступности и варварства способна достичь сила, находящаяся на службе зла, и до какой степени солдаты диктатуры могут быть обмануты своими руководителями».

Именно тогда генеральный штаб Батисты воочию показал всем, что он лишен стыда. Он обманывал армию и народ, защищая свои интересы, он обманывал всех, чтобы воспрепятствовать деморализации солдат, обманывал весь мир, скрывая то, что у него нет военных дарований, скрывая свою продажность, неспособность, несмотря на наличие десятков тысяч солдат и огромных материальных ресурсов, разбить горстку людей, вставших на защиту прав своего народа. Продажность тирании столкнулась с неподкупностью людей, борющихся за правое дело. Ни военная техника, ни академия, ни самое современное оружие не помогли. Именно так и бывает, когда военные не защищают свою родину, а нападают на нее, когда они не обороняют народ, а порабощают его, когда они перестают быть национальной армией и превращаются в шайку вооруженных бандитов. Тогда они не заслуживают не только жалованья, которое они, между прочим, получают от народа, но даже того, чтобы им светило солнце на земле, которую они бесчестно и трусливо обагрили народной кровью.

Такая эволюция произошла и с генералом Эулохио Кантильо. В начале кампании он был сдержан; казалось, карательные операции претили ему, и он отдавал командирам батальонов приказы, в которых обязывал их гуманно обращаться с гражданским населением. Впоследствии же, чтобы скрыть чудовищные преступления своей армии, он публиковал военные сводки, циничные и лживые, недостойные порядочного человека. А разве можно назвать честными бомбардировки беззащитных деревень Сьерра—Маэстры, не вызывавшиеся никакой военной необходимостью, а единственно только жестокой местью и желанием посеять страх среди крестьян? А как расценивать преступления, совершенные кровопийцей Морехоном в окрестностях Баямо, и другие злодеяния подчиненных генерал—майора Эулохио Кантильо?