В гору - [172]

— Мне с тобой вот еще о чем нужно поговорить, — Озол не спешил уходить. — Некоторые новохозяева предлагают организовать колхоз. Я уже провел несколько бесед.

— А что думают старые хозяева? — сразу спросил Рендниек.

— Сомневаются еще, — ответил Озол.

— Спасибо за откровенность. А то Целминь мне в свое время докладывал, что у него все обеими руками за колхоз, — усмехнулся Рендниек. — Вообразил, что путем администрирования можно коллективизировать. Думал, что разъяснительная работа ни к чему, достаточно дать команду. Я спросил его, не будут ли крестьяне против. А он отвечает: «В волости восемьдесят процентов кулаков, те, конечно, будут сопротивляться». «Так кого же ты собираешься вовлекать в колхоз, кулаков, что ли? — спросил я. — Кулакам вообще в колхозе не место». Видимо, слышал краем уха что-то о преимуществах коллективного хозяйства и захотел выслужиться — первым организовать колхоз.

— А что мне делать дальше?

— Говори с людьми, разъясняй им постепенно, терпеливо. Если организуете артель, государство поможет машинами, минеральными удобрениями. Я сам тоже съезжу поговорить с крестьянами.

— Будем ждать тебя, — Озол простился и направился в свою волость, чтобы начать борьбу за хлеб.

По приезде он собрал членов партии, кандидатов и комсомольцев, рассказал им о стихийном бедствии, постигшем страну, и наметил план работы. Партийцев прикрепили к сельсоветам, кандидатов и комсомольцев — к десятидворкам.

Мирдза вспомнила опыт позапрошлого года и предложила прибегнуть к взаимопомощи. Людям той или иной десятидворки организоваться в бригады, вместе использовать лошадей и машины и помочь друг другу убрать поля.

— Ничего иного мы, пожалуй, и не придумаем, — сказал Лауск.

— Но Густ Дудум с этим не согласится, — усмехнулся Гаужен.

— Как будто станем у него спрашивать! Чтоб ему скиснуть! — пожелала Мирдза.

Весть о засухе люди приняли по-разному. После волостного собрания, на котором Озол разъяснил важность своевременной уборки урожая, старый Пакалн тяжело вздохнул и стал вспоминать ту пору, когда поля Латвии также поразил недород. Он рассказал, как, посадив десять пур картофеля, накопал только пять, да и тот не годился ни самим в пищу, ни на семена — мелкий, как горох, и червивый. Следующей весной объездил несколько волостей в поисках картофеля на семена и выклянчил одну корзинку. Вспомнил также, что еще совсем недавно, при Ульманисе, в Латгалии затопило поля и детей увозили в Видземе и Земгале, чтобы не умерли с голоду. Пакалны тоже взяли мальчика и девочку, но зимой за ними приехали родители — ксендз грозил проклясть, если оставят детей у «нехристей». Пусть лучше дети с голоду помирают, тогда в царствие небесное попадут, но нельзя позволить, чтобы лютеране оскверняли их. Ну, что поделаешь такому попу? Сам отъелся, круглый, как бочка, какое ему дело до чужого ребенка? Видимо, боялся потерять кого-нибудь из паствы, меньше будут яичек приносить. Потом узнали, что мальчонка с голоду опух и помер. Прямо плакать хотелось — такой славный парнишка, работящий, послушный, в школу начал было ходить здесь же, в местечке, но погубил его этот католик.

— В таких случаях надо обязательно друг другу помогать, — закончил Пакалн свои воспоминания.

Густ Дудум, услышав о неурожае, усмехнулся, — впервые после замужества Зенты. Вернее говоря, он зло оскалил зубы, так как уже давно разучился по-людски смеяться.

Когда Думинь приехал домой и рассказал Ирме о том, что говорилось на собрании, та, немного подумав, заключила:

— Значит, хлеб в эту зиму в цене будет!

— Да… — пробурчал «сам».

— Рожь да пшеницу надо беречь.

— Да, уж свиньям скармливать не будем.

— Что там свиньям… Власть потребует, — сказала Ирма. «Сам» ничего не ответил.

— Я думаю, что ржи надо будет сдать только несколько пур, — продолжала Ирма. — Пусть берут овес. Чем он плох? Из овса тоже крупу делают, и лошадей кормить можно.

— Они с этим не согласятся. Потребуют рожь, — проворчал Думинь.

Наступило молчание.

— А если мы скажем, что ржи нет? — рассуждала Ирма.

— Не поверят. Будут стоять у машины и взвешивать.

— А если мы возьмем, Петер, да обмолотим украдкой? В сарае. Пусть остатки машиной молотят. Скажем, что рожь у нас в поле осыпалась. Нам, мол, эти ваши бригады не помогли, много ли своими силами уберешь. Ты — инвалид, у меня дети на шее, да еще Алвите лошадью и машиной помогли.

— Можно и так, — согласился Думинь.

— Нет, на самом деле, — подбодряла Ирма. — Разве не сумеем по ночам обмолотить? Поднимем и Алвите. Этих, пожалуй, нельзя звать, — она кивнула в сторону людской, где жили «постояльцы». — Они-то еще ничего, а вот девчонке я не доверяю. Начала якшаться с Мирдзой Озол.

— Но как провеем? — усомнился Думинь.

— Уж как-нибудь, — успокоила Ирма. — Когда девчонка эта уйдет на танцульку. Ведь для базара невесть какой чистый хлеб не нужен.

На следующий день началась жатва. На каждом поле собиралось по десять — пятнадцать человек с несколькими жнейками. Десятидворка, к которой была прикреплена Мирдза, вызвала на соревнование бригаду Эльмара Эзера, и никто из них не хотел уступать. Мирдза уже было сочинила частушки, в которых высмеивалась отставшая бригада Эзера, но обе бригады закончили работу в один и тот же день, и спеть частушки так и не пришлось.