В гору - [14]

— Ой! Чертовы немцы, даже церковь не постыдились взорвать! — кричит хозяйка «Кламбуров», едущая за Лидумами. Дома волостного правления и клуба взорваны и сожжены еще днем.

Лидумиете так потрясена и охвачена ужасом, что сидит на повозке, словно пораженная ударом. Ей кажется, что сейчас с неба должен грянуть страшный гром, что должна разверзнуться земля и поглотить святотатцев. Не может того быть, что господь спит и не видит, как буйствующие прислужники ада разрушают его обитель. Наказание должно последовать немедленно, на месте, а не спустя месяцы или годы. Она даже втягивает голову в плечи, боясь, что случится нечто ужасное, невиданное. Но ничего не случилось. Высокая колокольня лежит поверженная, из церкви через выбитые окна валят густые, полные огненных искр клубы дыма. Жандармы кричат, перекликаются с подрывниками; издеваясь, указывают пальцами на развалины церкви и временами стреляют в какую-нибудь отставшую, выбившуюся из сил свинью или хромую овцу. Позади, где-то далеко, гремят орудия, и, оглянувшись, можно увидеть за чернотой леса отсветы взрывов. Кажется, что земля и воздух полны ужасов и смерти, и как хорошо было бы в эту минуту умереть, чтобы не пережить еще одну такую ночь и не встретить утро.

Лидумиете неспокойно заворочалась. Три недели и четыре дня прошли после той ночи, но каждый вечер страшное огненное видение все мелькает перед ее глазами, а в ушах звучит детский плач. Она приподнимается и протягивает руку, притрагивается к Алмине. Она знает, что дочка спит тут же рядом, но ей хочется лишний раз убедиться, здесь ли она. На сердце как-то тревожно, когда она не видит или не чувствует ее.

Почему бог не покарал разрушителей дома своего?

Эта мысль не дает ей покоя. Почему он разрешил им продолжать буйствовать. Вот и в Гарупе. Там гнали всех, как сквозь строй, отнимали коров, овец, свиней, кур. Оставили каждому по коровке да по две овцы с ягнятами. Все остальное забрали, хотя и самим-то девать некуда было — не съесть же столько и не угнать. Разбрелась скотинка по лесам, кто ее теперь сыщет? Если все же суждено вернуться домой, то как начать жить? Точно погорельцы! Но тогда хотя бы соседи могли помочь: дать теленка, чтобы вырастить; овечку или поросенка можно было бы купить на базаре. Но как же быть теперь, когда все одинаково бедны? Хоть домой бы попасть, может, понемногу опять стали бы на ноги. Но за какие грехи приходится здесь томиться, ночевать, словно дикому зверю, в чистом поле? Хлеб пропадет несжатый. Останется ли еще дом цел? Пришли бы хоть поскорее красноармейцы и не дали бы немцам разрушать и жечь… «Господи, дай их оружию такую силу, чтобы они прогнали немцев!..» — шептала Лидумиете, погружаясь в сон.

Занималось ясное и прохладное утро. У опушки леса на еще не просохшем лугу, низко над травой стлался белый туман. Над ним, словно призраки, проплывали головы людей. То были молодые мужчины, проводившие дни и ночи в лесу и выходившие к своим на луг только к завтраку — так рано немцы еще не шныряли. На этот раз у котла Лидумов собралось едоков больше обычного — Эрик привел с собой двух соседских парней, мобилизованных в легион: Гуннара Каупиня и Арниса Зариня. В последних боях их рота была сильно потрепана; уцелевшим в ожидании пополнения дали отпуск. Кому — на три дня, кому — на четыре, а некоторым — на целую неделю. Эрик старался уговорить Гуннара и Арниса в легион не возвращаться, смешаться с беженцами и отстать. Они в нерешительности пожимали плечами: в лесу, мол, им нечего будет есть, они только станут обузой для остальных. С собой они взяли немного, а ведь кто знает, сколько им еще скитаться, возможно, погонят еще дальше, в самую Германию, и тогда опять будут проверять. Без документов далеко не уйдешь, только наживешь неприятностей. Немцы говорят, что скоро начнется их большое контрнаступление, будто бы изобретено какое-то новое оружие, которое в ближайшее время появится и на этом фронте.

— Что они хвастают! — гневно вспылил Эрик. — Не пройдет и недели, как немцы отсюда смажут пятки. Новое оружие! Как бы они от страха медвежьей болезнью не заболели!

— А как же ты? Останешься с красными? — широко раскрыл глаза Гуннар.

— Останусь на своей земле, — спокойно ответил Эрик.

— Да, семь футов тебе, пожалуй, оставят, — посмеялся Арнис. — Ты что, не читал «Тевии»? Не знаешь, что в Калснавах в первый же день расстреляли всех оставшихся.

— Не расстреляли ли их немцы в свой последний день, — сердито ответил Эрик.

— Тебе, наверно, безразлично, что большевики сожгли твою церковь, — проговорил Арнис, бросив злой взгляд на Эрика.

— Где это? — с любопытством спросила Лидумиете.

— Ну, нашу.

— Что болтаешь, ни одного красного не было поблизости, когда немцы взрывали ее и жгли.

— Ну, если вы не верите мне, то поверьте газете. Здесь черным по белому… — и Арнис вытащил из кармана смятый номер «Тевии».

Семья Лидумов по очереди прочла заметку о том, что красноармейцы сразу же по приходе сожгли энскую церковь. Алма отвернулась, не сказав ни слова. Эрик угрюмо усмехнулся и, сплюнув, пробурчал:

— Они могут писать даже белым по черному, я же буду верить только своим глазам.