В горах Таврии - [55]

Наступило похолодание. Обильный снег начал быстро покрывать скованную морозом землю. Как говорят, наступило второе дыхание зимы.

Снег отнимал у нас последнюю возможность маневрировать. Раньше, даже при сильном дожде, покрытая толстым слоем листвы земля скрывала следы партизан, а сейчас… Сейчас нас легко обнаружить. Если врагам не помогли собаки — в дождливую погоду они бесполезны, — то теперь следы на снегу укажут путь к нам.

Надо сегодня же немедленно решать, что делать.

Собрали всех командиров, обсудили положение и пришли к выводу: любыми средствами пробиваться на яйлу.

— Ну, а как с больными? — спросил комиссар Ак-Мечетского отряда Кочевой.

— Пока хватит сил, будем тащить их.

Но сделать этого мы не смогли.

В три часа дня в районе нашей санземлянки послышались стрельба и взрывы гранат, то утихавшие, то возобновлявшиеся с новой силой.

После получасового затишья мы услышали огромной силы взрыв. Немедленно послали к санземлянке разведчиков. Невыносимо долгим и томительным было ожидание.

Разведчики вернулись с посеревшими лицами.

— Землянка взорвана, взорван вход в пещеру. Мы нашли только обрывки одежды. Уничтожена и вся партизанская охрана…

Мы с комиссаром собрали партизан.

— Товарищи! С каждым днем нас остается все меньше и меньше, — сказал комиссар. — Связи из Севастополя пока нет. Никакие маневры теперь не помогут — снег будет выдавать каждый наш шаг. Сегодня враг уничтожил наших больных и раненых, завтра он попытается уничтожить нас. Командование решило сейчас же начать движение в Государственный заповедник. Это шестьдесят километров пути по глубокому снегу и, возможно, в метель. Но другого выхода у нас нет. Надо пробираться. Сильные помогут слабым.

Партизаны молчали. Тишину нарушил простуженный голос командира Черникова:

— Друзья, мы опоздали покинуть район Чайного домика и этих лесов. В этом некого винить. Мы собирались крепко ударить по немцам, но нас опередили, потому что среди нас был предатель. Теперь фашисты думают, что мы уже не способны покинуть район. Они надеются перебить нас, как мышей. Но мы пойдем и дойдем! Дойдем и будем бить фашистов. Может быть, потеряем еще часть товарищей, но если останемся здесь, — завтра, послезавтра нас обнаружат, и тогда погибнут все.

Черников без шапки долго молча стоял на пне. Потом, подняв обе руки, крикнул:

— Так пойдемте, товарищи!

— Пойдем, пойдем. Надо сегодня ночью выходить, — подхватили партизаны.

Люди разошлись. Мы дали час для приготовлений в путь.

Я потянул Домнина за рукав.

— Виктор Никитович, пора.

— Да, теперь пора.

За два дня до начала прочеса леса мы с комиссаром спрятали в лесу два мешка муки. Это был наш последний резерв.

В последние дни, оставаясь наедине, мы не раз напоминали друг другу о заветной муке. Однако старались отогнать желание немедленно достать этот запас, а как хотелось есть! Я только в эти дни познал страшные муки голода.

Домнин был выше меня ростом, сильнее и, конечно, еще больше, чем я, страдал от голода. Он страшно осунулся и однажды признался мне, что страдает галлюцинациями. Я тогда предложил немедленно вытащить последний запас. Он отказался наотрез:

— Что ты, еще не настало время.

Калашников, Черников, Кочевой, Якунин и другие пошли за Домниным, еще не зная, зачем их позвали. Когда мы с комиссаром убедились, что неприкосновенный запас цел, Домнин предупредил:

— Здесь имеется два мешка муки. Сейчас мы выдадим каждому отряду его долю, но не разрешим расходовать ни одного грамма. Насколько это важно, вы без меня понимаете. Муку нести лично или командиру, или комиссару отряда. Расходовать муку в каждом отдельном случае только по личному приказу моему или начальника района.

Конечно, все были поражены. Никто и предполагать не мог, что имеется такой запас.

Муку тщательно разделили кружкой по количеству людей. Командиры отрядов спрятали драгоценный груз в вещевых мешках.

К девяти часам вечера партизаны собрались на поляне у Чайного домика. Еще тлели оставленные карателями костры. Очевидно, именно здесь обогревались фашисты, уничтожившие санземлянку.

По небу неслись большие тучи. Пробиваясь между ними, полная яркая луна озаряла поляну и высоты, над которыми взвились ракеты гитлеровских застав. Горели заново разожженные костры. Морозный ветер заставлял партизан жаться к пламени. Многие спали сидя.

Обойдя лагерь, мы с Домниным разрешили командирам отрядов сварить затирку из расчета — полстакана муки на человека.

— Товарищ командир, а для чего вы растапливаете снег? — с какой-то странной надеждой спрашивали партизаны.

— Вот сейчас увидите.

Вдруг послышался гул приближающегося самолета. Кто-то выругался: "Проклятый фриц, и ночью не дает покоя!"

— От костров! — раздалась команда.

Но самолет сделал круг, потом второй, третий… Все ниже, ниже. Вдруг зажглись бортовые сигналы. Огни закачались…

— Сигнал!

— Сигнал! — закричали партизаны.

Да это же сигнал, переданный нами в Севастополь!

— Скорее, скорее ракету! — бегая по поляне, кричал я, сам не зная кому.

Мне подали ракетницу.

Я заложил в ракетницу единственную оставшуюся у нас белую ракету. Руки дрожат. По щекам бегут слезы… Сердце вот-вот разорвется. Не могу нажать на крючок ракетницы.