В горах Ештеда - [25]

Ни разу, ни одного-единственного разу за все годы, что он у нее служил, не слыхал он от своей хозяйки бранного слова. Если случалось ему по недомыслию допустить оплошность, она вступалась за него перед старостой, никто из батраков не смел поднять на него руку, а скотницам было велено управляться со своими обязанностями самим. Антош не прислуживал им, как это приходилось делать другим подпаскам. Во всем, во всем старостиха проявляла к нему расположение. И вот теперь, когда она возвысила его до себя, обеспечила ему беззаботную жизнь, подарила красивых детей, теперь, в этот праздничный день, она сидит одна и плачет. Он вновь говорил себе, что сегодня, когда на храмовом празднике веселится последняя нищенка, только она, его жена, самая богатая крестьянка в округе, сидит в полном одиночестве и… по его вине! За что он так жестоко ее возненавидел, чем она перед ним провинилась? Была злой, неряшливой, расточительной? Сейчас он не мог найти в ней ни одного недостатка. Просто она слишком сильно его любила и эта чрезмерная любовь была единственной ее виной. Отсюда все муки, оскорбления, ревность.

Дальше Антош не пошел. У самого порога трактира повернул назад. Старая привязанность, которую он с детства питал к старостихе, привязанность, которую сохранил, став мужчиной, пробудилась в нем с новой силой. Он чувствовал, что соединен с нею священными узами. Она была его воспитательницей, благодетельницей, супругой, матерью его детей. Ей он останется верен до конца дней своих.

Будто на крыльях летел он домой. «Прощу, забуду все навеки, и она должна забыть и простить. Пусть наши взаимные обиды развеются, как дурной сон. Договоримся и начнем новую жизнь. Наверняка она тоже поймет, что больше это продолжаться не может. Ведь своими выходками она едва не толкнула меня на жестокий поступок, которого я бы себе до самой смерти не простил. С нынешнего дня буду делать все, чтобы ее успокоить, и возьму с нее такое же обещание. Собственно, я сам единственный виновник этих раздоров. Ведь я прекрасно знаю, чего она хочет. Неужели мне трудно угодить ей? Подобно всякой иной женщине, она жаждет похвал, любовных утех и лести, а я добиваюсь, чтобы она стала твердой и серьезной, как мужчина, была бы мне скорее другом, чем женой. В этом моя величайшая ошибка. Отчего я не могу сказать ей, что она мила мне и никогда не состарится в моих глазах, если она хочет услышать это от меня? Отчего разговариваю о чем угодно, только не о ней, хотя знаю, что ее ревнивое сердце этого не выносит? Я не желаю быть рабом ее любви и становлюсь неблагодарным. Раз гордость не помешала мне принимать ее благодеяния, не пристало мне из гордости отказывать ей в той благодарности, какой она жаждет. Я требую, чтобы она изменилась, почему же сам я не хочу стать иным? Я упрекаю ее в нарушении семейного мира. Почему же я сам не берегу его, хотя прекрасно знаю, как сделать, чтобы у нас всегда светило солнце? Позор на мою голову, если с этого дня жена еще хоть раз заплачет по моей вине…»

С такими мыслями Антош возвращался домой. Он во всем винил себя, лишь бы оправдать жену. Доброта в нем вновь одержала верх. И он переступил порог родного дома с самыми благими намерениями.

Антош вошел в горницу. Там все еще было темно и тихо. Лишь неровно дышали спящие дети. Когда он появился, старостиха не шелохнулась. Антош быстро зажег лучину, огляделся и, видя, что она по-прежнему сидит, сжавшись на запечье, в том самом положении, в каком он ее оставил, приблизился к ней, полный раскаяния. Она услышала из его уст слова такие искренние и нежные, просьбы такие покорные, обещания такие пылкие, что они не могли бы не тронуть ее сердца, если бы оно давно не окаменело от гордости и своеволия. Старостихе достаточно было только понять его, чтобы навсегда стать счастливой. Другого надо принуждать вести размеренную, честную жизнь. Для Антоша подобная жизнь была естественной потребностью. Он с радостью выполнил бы все свои обещания, чтобы только принести жене успокоение.

Но старостиха уже не могла совладать с собой, со своей гордыней, хотя знала, что позже будет раскаиваться. Она чувствовала — настал миг, когда муж на многое согласится, и поспешила им воспользоваться, но лишь для того, чтобы укрепить свою власть. При первых же звуках его голоса сердце ее бешено заколотилось, и все же она упрямо оттолкнула Антоша, не дав ему договорить. Все время, пока его не было, она трепетала — не решился бы он на что-нибудь страшное. Никогда еще не доводилось ей видеть мужа таким разъяренным. Однако страх и сожаления покинули ее, едва она услыхала, что Антош просит прощения. Она уже думала только об одном: как побольнее наказать его за пережитый ею ужас, чтобы впредь он не забывал своих обязанностей и обязательств. Хотела возвысить себя в его глазах, а вместо этого навсегда унизила.

Никогда еще не слыхивал Антош от своей жены того, что услыхал в эту минуту. В ее словах не было ни тени разума, серьезности, доброго расположения. Упреки сыпались один за другим. Начала она с его прихода в усадьбу и перечислила все, что он получил там мальчиком, юношей, взрослым мужчиной. Его трудолюбие, старание, воздержанность, рвение ровным счетом ничего не значили. Да и весь он был ничем, а то, что в нем было, появилось лишь благодаря ей. Она его кормила, одевала, учила, без нее бы он и дышать как следует не научился.