В гольцах светает - [93]

Неумолчно грохотали бубны. Куркакан, обливаясь потом, прыгал вокруг юрты, воздев костлявые руки к небу. Ему снова, видимо, не удавалось договориться с духами, убедить их охранять очаг новобрачных. Он снова метался вокруг юрты, изнемогая от резких движений, тяжелого наряда и жаркого солнца.

Наконец Куркакан устало опустил бубен. Умолк бубен и второго шамана.

Урен медленно подняла руку, смуглыми пальцами коснулась полога, улыбнулась Дуванче и в то же мгновение заметила мчавшегося по полю всадника. Он приближался с невероятной быстротой. «Перфил?! Зачем он так торопится? Может, старый пень еще раз хочет увидеть дочь Тэндэ, пока она не вошла в юрту?»

Урен все с той же улыбкой подняла полог. Гулко ударили бубны, и никто не услышал жуткого вздоха тетивы. Урен качнулась назад, повернулась лицом к Дуванче, медленно, точно нехотя, повалилась на его руки-

Люди оцепенели. Только взметнулся одинокий хриплый крик:

— Ойе! Что сделал Се... — и потонул в грохоте бубнов.

— Горе! В сопки идет горе!..

Куркакан метался вокруг юрты, поливая шкуры жидкостью из оленьего пузыря. Неприятный запах полз над поляной...

В толпе был один человек, который сразу разгадал намерение шамана. Это был Аюр. Когда Куркакан бросил спичку и шкуры вспыхнули зловещим факелом, в сознании Аюра встала его пылающая юрта, обгоревшее тело жены.

— Духи рассердились на дочь Тэндэ! — угрожающе шипел Куркакан. — Духи обернулись против дочери Тэндэ! — жутко выкатив глаза, кричал он. — Она стала женщиной по обычаю русских. Горе. Горе...

Люди мрачно молчали.

— Горе идет в стойбище. Духи велят бросить ее тело в огонь, чтобы отвести горе.

Толпа угрожающе зашевелилась. Огонь безрассудного страха зажег соломинку — еще мгновение, и он перекинется к самому стогу, и тогда вспыхнет всепожирающим пламенем.

Аюр выскочил вперед, встал между толпой и Дуванчей.

— Духи могут сердиться на меня. Я привел дочь Тэндэ к русскому крестителю! — крикнул он громко.

Может, по-другому бы развернулись события, но в толпу вклинился Перфил. Вид его был страшен. Люди шарахнулись в разные стороны. Перфил мешком свалился Куркакану под ноги и остался недвижим. Куркакан оцепенел: что-то недоброе предвещало появление сына Гасана.

Аюр, не теряя ни минуты, подбежал к Дуванче, дернул за руку:

— Быстро за мной!..

До берега было десять шагов. Аюр вскочил в лодку.

Следом за ним прыгнул Дуванча с Урен на руках. Темные волны подхватили лодку, унося жертву от когтей пламени, которое бушевало на берегу, бросая кровавые отблески на воду Гуликана.

4

Гантимуров провел обычную кошмарную ночь. Лихорадка приходила и уходила, как по строго продуманному расписанию. С заходом солнца князь ложился в постель и ждал. Ждать долго не приходилось. По коже пробегала дрожь, словно кто-то бросал на тело пригоршню толченого льда. Затем еще и еще. Озноб начинал перебирать и трясти кости. Он поворачивался лицом к стене, подтягивал колени к подбородку, стискивал зубы. Озноб сменялся жаром. Тогда князь сбрасывал с себя мягкую медвежью шкуру, прикладывал к худощавой груди спиртовой компресс, завертывался в одеяло и лежал неподвижно. Воспаленные глаза устремлены в потолок, обтянутый, как и стены, цветным шелком. Князь считал багровые в отблесках фонаря цветы. Это было нелегко. Цветы шевелились, расплывались, подмигивали; то вдруг в быстрой пляске налетали друг на друга, сливались и огненным смерчем неслись навстречу, давили, прижимали к кровати. Князь напрягал все свои силы — выдерживал сумасшедший натиск, снова считал. Наконец наступала разрядка. Напряжение нервов выливалось в безмерную усталость. Князь лежал с закрытыми глазами, но не спал. Наступали немногие минуты, когда хладнокровие изменяло ему. Начиналась борьба, князь сам себе задавал вопросы и отвечал на них.

«Ты одинок, как факел в пустыне. Тебя окружает пустота, глушь, мрак».

«Но какая звезда светит ярче? Одинокая или окруженная тысячами других? — тонкие губы князя кривились. — Смешаться с толпой? Раствориться в этом низменном мире? Зачем ты живешь? Каков смысл твоей жизни?»

Лицо князя принимало надменное выражение.

«Три века Гантимуровы стоят над народом. Трон князей передается по наследству подобно царской короне. Династия князей Гантимуровых украсит страницу русской летописи, как жемчужная нить туалет небогатой барышни. Гантимуровы переживут династию Романовых!»

На этом обычно заканчивался сколь короткий, столь и неравный поединок. К князю возвращались хладнокровие и самообладание. Утомленный физически, он засыпал.

Но теперь князь уже не мог спать. Второй раз встречал восход солнца с открытыми глазами. Образ гордой дочери Гасана и картина ее гибели вошли в кошмарные ночи. Острый разум безжалостно обнажал черную пустоту в жизни, которую уже нельзя заполнить. Выражение лица князя приобрело новую черточку. В уголках плотно сжатых бескровных губ пролегли чуть заметные морщинки. Князь чувствовал приближение катастрофы. Казалось, на нить нанизана последняя жемчужина, и судьба готова завязать узел...

Властный стук в дверь прервал размышления. Так заявлял о своем посещении только Гасан.

Гантимуров поднялся с постели, сунул ноги в туфли, освежил лицо холодной водой, тщательно вытер, покрыл постель одеялом и, завернувшись в теплый халат, открыл дверь. Гасан вошел, остановился посредине комнаты.