В гольцах светает - [6]

Оживает тайга, наполняется птичьим гомоном. С радостным сердцем слушает охотник пульс таежной жизни. Лишь нетерпеливое повизгивание собаки нарушает благодушные мысли.

— Пора, Буртукан. Айда, как говорят русские,— улыбается Аюр, жилистой рукой трепля упрямый загривок собаки.

Он сует кисет за пазуху, поднимается. Лыжи всегда стоят на своем месте, у входа в юрту.

— Семе-ен! — кричит Аюр, наклоняясь к пологу.

— Оййя, — слышится ленивый голос.

— Елкина палка, лежишь, как старый барсук! Завтра в юрте совсем не останется еды!

— Печаль не ест мое сердце. Схожу к Тэндэ. Он всегда имеет лишний кусок мяса, — равнодушно отвечает парень, завертываясь в оленью шкуру.

— Стыд моим глазам! — сердится Аюр. — Он не знает радости охотника. Его ноги разучились ходить, а руки — делать работу. Никогда не видали сопки таких людей!

Аюр умолкает. Бесполезно спорить с сыном. Но обида и горе не оставляют его.

— Совсем негодным сделал сына Гасан, пока я ходил по русским деревням. Хуже женщины! Стыд моим глазам, — бормочет он, отряхивая снег с лыж.

Лыжи широкие, короткие, с чуть выгнутыми носами, подбитые сохатиными камусами. Такие лыжи удобны в тайге. По рыхлому снегу и легкому насту они отлично выдерживают человека. Лоснящаяся шерсть несет со скоростью ног оленя, не дает скольжения назад.

— Хорошие лыжи, — вслух думает охотник. — Но я плохо сделал, что взял их у хозяина. Лучше бы ходил пешком.

Прочная и гибкая пластина лыжи пружинит. На конце ее канавки. Параллельно друг другу, на вершок в длину, они разрезают лоснящуюся шкуру.

Эти отметины снова рассердили Аюра:

— Елкина палка. Стыд моим глазам...

Он умолк на полуслове, услышав радостный лай Буртукана. Между деревьями мелькала девичья фигура. Девушка бежала быстро, тяжелые черные косы развевались за ее спиной.

— Урен?!

Аюр узнал дочь Тэндэ, соседа по юртам. И как не узнать! У какой другой женщины есть такие красивые волосы? За них можно отдать столько чернобурок, сколько пальцев на обеих руках!

Охотник с улыбкой ждал приближения девушки.

— Почему так быстро бегут ноги козы?! Уж не гонится ли за ней олень? — весело крикнул он, когда Урен была в пяти шагах. Но, заметив на лице девушки тревогу, нахмурился.

— Урендак одна в своей юрте. Они еще не вернулись из тайги, — прерывисто дыша, проговорила Урен. Она нагнулась, зачерпнула горсть снега и жадно проглотила. — Туда пришел имеющий шапку с кистями! — крикнула она уже на бегу.

Семен на четвереньках стоял в проходе в юрту и, раскрыв рот, не мигая смотрел вслед девушке.

— Елкина палка! Ты вылез, старый барсук! — заметив жадный взгляд сына, воскликнул Аюр. — Пусть твои руки заготовят для огня!

При последних словах Семен поспешно скрылся в жилище.

Появление Куркакана в юрте соседа встревожило Аюра. Насколько ему известно, этот человек не любит посещать жилье, где ничего нет, кроме дыма. Да и девушка сказала не все, что можно было прочитать на ее лице.

— Зачем пришла лисья морда в юрту Луксана? — вполголоса размышлял Аюр, хмурясь. — Зачем лиса полезет в пустую ловушку? Не принес ли свежий ветер в ее голову злой мысли?!

Чем больше думал Аюр, тем тревожнее выглядело появление шамана. Надо было идти. Аюр бросил на снег лыжи, привычно засунул ноги в ремни, схватил сошки[2]. Вскоре его кряжистая фигура мелькала среди деревьев. Он бежал быстро, слегка наклоняясь вперед, размахивая сошками, зажатыми в правой руке. Охотника отделяла от жилища Луксана всего сотня шагов, когда он увидел Куркакана. Шаман быстро уходил от юрты. Сейчас он мало был похож на того сгорбленного вещего старца, который только что сидел в этом жилище. На вид ему можно было дать лет сорок. Он напоминал высохшее, но довольно крепкое дерево, которое звенит под ударами топора. Он шел быстрым пружинистым шагом, сбивая посохом снежные шапки с лиственничных лап, низко нависших над землей, и скрипуче смеялся.

Плюнув ему вслед, Аюр отвернулся и быстро побежал вперед.

Изо всех щелей юрты валил густой дым. Агор сбросил лыжи и, раскидав жавшихся к ногам собак, поднял полог. Едкий дым ударил в лицо. Он упал на землю, только тогда его глаза смогли разглядеть происходящее. Из очага торчали хвосты обгоревших горностаевых шкурок, а подальше, уткнувшись лицом в твердую, высушенную костром очага землю, лежала Урендак. Он подполз к ней, поднял с земли безжизненное тело, положил на шкуры. Когда яркое пламя осветило юрту, на него глянули широко раскрытые безумные глаза. Жизнь еще теплилась в этом убитом горем теле. Губы старухи подергивались в судороге, словно она хотела сказать что-то важное, прежде чем душа ее отлетит в низовья реки Энгдекит[3]. Аюр склонился над ней и скорее догадался, нежели услышал ее слова.

— В груди Урендак было два сердца. Духи захотели взять одно. Дочь Тэндэ не должна... Горе останется с ней... Нет, оно рассеется, как этот пепел...

Урендак не договорила. Страшная судорога прошла по телу, изо рта хлынула кровь...

— Следом за лисьей мордой идет смерть, — прошептал Аюр.

Накрыв тело Урендак шкурами, он вышел из юрты. Пришел на то место, где недавно видел шамана. Четкий неглубокий след пересекал поляну с угла на угол и терялся в призрачной тени сопок. Аюр хмуро рассматривал отпечатки легких поджарых ног Куркакана. Подняв голову, он неожиданно увидел необычный, хотя и слабый дымок. Он длинным столбиком поднимался над лесом, справа от голой сопки, где стояла юрта Куркакана. То был дым не очага и не костра! Дым обыкновенного очага или костра поднимается облаком и сразу же растекается, стелется над землей. Так дымить может только печь...