В гольцах светает - [27]

Дуванча вскочил на ноги, порываясь сейчас же идти. Аюр укоризненно покачал головой:

— Ты можешь бежать, если тебе больше нечего делать у этого очага. Однако послушай, что я расскажу. Этого ты никогда не услышишь в юрте Куркакана.

Аюр поворошил прутом в очаге, обгоревшие сучья вспыхнули, хвост искр устремился вверх, обжигая законченного человечка. Чумазый идол закружился, точно живой. Снизу на него смотрели две пары глаз. Одни испуганно, почти со страхом, другие же — с размышляющей усмешкой.

— Святые отцы русских говорят, что сатана (это главный дьявол Миколки Чудотвора) сильно любит таких людей, которых он называет грешниками. Сатана садит их на сковородку и жарит. Однако у него много забот, каждое солнце их приносит еще больше. Надо помогать ему, а то самый большой грешник в сопках не скоро дождется приглашения главного дьявола Миколки...

— О ком ты говоришь? — хрипло прошептал Дуванча, склоняясь вперед и дыша благоговейным страхом в лицо Аюра. — Это тот, кто охраняет очаг?

— Да, — согласился Аюр. — Это тот. Много лет он сидел на самом почетном месте в моей юрте. Он даже не знал, что в ней есть дым. Да, он должен был охранять очаг от несчастья, — так говорил Куркакан. Однако несчастье пришло! Пять лет назад, когда я был в сопках, от юрты остались угли, а от жены обгорелые кости. Только сын Семен остался у меня. В ту ночь он был далеко, пас оленей Гасана...

— Но случилось то, что должно было случиться! — глухо выкрикнул Дуванча. — Ушедшая в низовья Большой реки не хотела отдать оленей в жертву духам, которые послали черную болезнь.

— Я слышал то же. Слышал, что Куркакан много ночей колотил в бубен, — Аюр нахмурил брови, задумался. — Что слышал я еще? Ничего больше. Все остальное унесла с собой жена. Но она оставила маленький след, я знаю, куда он ведет. Висящий под потолком оказался в очаге. Он был зарыт в холодном пепле, и огонь не тронул его. Почему он оказался там?

— Почему?! Ушедшая в низовья реки Энгдекит хотела спасти его, — уверенно заключил юноша.

— А может, она бросила его туда раньше? Может, она узнала то, что не знают другие? Может, она хотела видеть в огне не этот кусок дерева, а того, кто его придумал?

Последние слова Аюра прозвучали жестко. Однако он сейчас же овладел собой. Пока ошеломленный парень собирался с мыслями, Аюр заговорил мягко, с улыбкой поглаживая любимую трубку:

— Не об этом я хотел рассказать тебе до того, как ты уйдешь отсюда... Сова никогда не видит солнца, поэтому думает, что над сопками всегда ночь. Ты никого не знаешь, кроме святого отца и равных Гасану, поэтому в твоем сердце живет ненависть ко всем русским. Я четыре года прожил в русских деревнях. С чем я ушел туда? С темной ночью за спиной и в самой душе. А там я увидел солнце... Был у меня друг Павел. Лицо он имел цвета только упавшего на землю снега, а глаза — цвета чистого неба. Мы с ним спали под одной шубой, ели одну лепешку, курили одну трубку. Сколько деревней и степей мы прошли с ним — не запомнить! Только хорошо помню одно: всегда мы были с ним братьями. Помню еще: везде, куда мы приходили, чтобы найти работу рукам и кусок хлеба для желудка, мы видели много слез и совсем немного радости. Люди льют не только слезы, но и пот своего тела — чего больше, не скажешь. А равные Гасану смеются: «Миколка терпел и вам велел». Многие русские могли равняться с тобой в ненависти к этим своим гасанам! Да, почти все. Павел всегда ненавидел своего барина, который сосал пот и слезы из его батьки и матки. Да, его старики имели земли не больше моей юрты. Она столько же давала им пищи, сколько солнце тепла в дни дождей. Почти все, что родил и этот кусок земли, брали барин и святые отцы. Старые люди всегда были в долгу у «сосущего кровь». Это говорил мой приятель Павел, это я видел своими глазами. Я больше не видел его, приказники царя, говорят, забрали Павла, увезли. Мне стало тесно в деревне, и я ушел в сопки.

Аюр шумно вздохнул. В задумчивости он разглядывал большую прокопченную трубку. Молчал, хмуря брови, и Дуванча.

— Запомни: медведь не похож на полевку, так и русские не похожи один на другого...

— Сэвэн! — вдруг донесся с улицы торжественный женский голос.

— Сэвэн! В сопках стало на одного медведя меньше! Тэндэ ждет всех, кто имеет ноги! Сэвэн...

— Отец Адальги вернул... — Аюр осекся. Смущенно взглянул на Дуванчу, засуетился. Вытащил из торбы беличью шапку и, сбросив старую, надел на голову, сменил унты, вместо ремня c сумкой для патронов надел алый матерчатый пояс. Дуванча равнодушно наблюдал за его сборами.

2

Возле жилища Тэндэ суетились люди. На костре пускали клубы пара вместительные медные котлы, подвешенные на таганах. Урен и Адальга, в долгополых платьях из коричневого сатина и простоволосые, крошили мясо на большой, гладко обструганной доске. В сторонке сидели три желтых пса, умильно поглядывали на хозяек, облизывались.

Здесь же находился отец девушек, высокий крепкий мужчина лет пятидесяти. Широкие, немного покатые плечи, руки с сильно развитыми кистями говорили о его былой силе. Теперь тело начало откладывать жир, мускулы утрачивали гибкость. Но Тэндэ по-прежнему ходил прямо, высоко держа голову. Большие черные глаза смотрели молодо и живо. Правый глаз был наполовину прикрыт веком, и это придавало его широкому лицу с пучками редких волос на подбородке добродушно-плутоватое выражение.