В годы испытаний - [11]

В разгар этих боев к защитникам Уральска обратился командующий южной группой Восточного фронта М. В. Фрунзе с призывом:

«Будьте спокойны и тверды. Помощь Вам идет… Врагу не сломить рабоче-крестьянской силы. На Вас смотрит сейчас вся трудовая Россия. Смелее в бой»[4].

В эти же дни на имя М. В. Фрунзе пришла телеграмма от В. И. Ленина, в которой он писал: «Прошу передать уральским товарищам мой горячий привет героям пятидесятидневной обороны осажденного Уральска, просьбу не падать духом, продержаться еще немного недель. Геройское дело защиты Уральска увенчается успехом»[5]. Слова вождя вдохнули в героев новые силы. Они не только выдержали осаду, но и вместе с подошедшими частями 25-й Чапаевской дивизии окончательно разгромили белогвардейские банды генерала Толстова.

Осенью 1919 года 192-й полк был переброшен на Южный фронт для борьбы против деникинских банд. Преследуя белогвардейцев, он совершил знаменитый поход через Сальские степи. Глубокий снег, свирепые морозы, голод, бездорожье, тиф, недостаток боеприпасов — все это не могло сломить железной воли красноармейцев.

Первомай 1920 года воины полка встретили в Новороссийске, освобожденном ими от деникинских банд. А уже в июне — августе, когда из Крыма Врангель пытался высадить десант на Черноморское побережье Северной Таврии, они в составе 65-й бригады обороняли Тамань. Тогда в полк прибыл Серго Орджоникидзе. Он руководил разгромом врангелевского десанта, принимал личное участие в атаке, увлекая за собой бойцов и командиров.

После боев за Тамань 92-й стрелковый был брошен на разгром кулацких банд есаула Рябоконя, укрывшихся в Приморско-Ахтарских плавнях. Банда была разбита, а атаман со штабом пленен.

В 1924 году с переходом Красной Армии на территориальную систему на Кубани была создана 74-я территориальная дивизия, ядром которой стал 192-й (теперь 78-й) стрелковый полк.

И в период мирного строительства боевая учеба в дивизии проходила на высоком уровне. Территориальные сборы неизменно ознаменовывались отличными результатами. Приказом Реввоенсовета от 31 декабря 1926 года соединению было присвоено наименование «74-я стрелковая Таманская дивизия».

Ко времени моего назначения дивизией командовал полковник Федор Ефимович Шевердин. Приземистый, стройный, суровый, неразговорчивый, он принял меня несколько суховато, но о положении дел в дивизии рассказал обстоятельно, со знанием дела. Время было горячее — заканчивался учебный год и, кроме того, части инспектировались штабом 48-го корпуса.

— Считайте, комиссар, что вам повезло. Все недостатки и недоработки обнаружит комиссия, и вам яснее вырисуются неотложные задачи, — сказал в заключение полковник Ф. Е. Шевердин.

Я себя не считал новичком в политработе, круг обязанностей комиссара дивизии представлял четко — позади ведь был почти двухлетний стаж работы в 72-й стрелковой.

— Сегодня же приступаю к выполнению своих обязанностей, — сказал я Федору Ефимовичу и подумал о своем новом командире: «Это, конечно, не Толбухин, но по всему видно, что работать с ним будет легко».

Тогда я не мог знать о том, что с полковником Ф. Е. Шевердиным мне придется встретить войну и вместе выстоять ее трудный начальный этап. Дальнейшая работа с командиром дивизии показала, что первое впечатление меня не обмануло.

В прошлом батрак, участник первой мировой войны (дослужился до фельдфебеля царской армии), Федор Ефимович Шевердин с какой-то крестьянской правильностью и трезвостью смотрел на жизнь. Исключительно скромный по натуре, комдив был лишен какого бы там ни было чванства, позерства, был беспощаден к показухе, хвастовству, к приукрашиванию действительности.

При решении любого вопроса, во время проверки частей, в своих суждениях о подчиненных командирах полковник всегда смотрел, как говорится, в корень и почти всегда правильно схватывал суть дела. Недостаток образования он умел восполнять тем, что чутко прислушивался к голосу старших начальников, своих коллег и подчиненных ему командиров и политработников.

Но если Ф. И. Толбухин своей эрудицией, своей душевной щедростью, своим колоритом, сам не замечая того, придавал дивизионным будням какую-то приподнятость и торжественность, то очень земной, с крестьянским подходом к жизни Ф. Е. Шевердин даже тем моментам жизни соединения, которые должны были быть торжественными, придавал будничность. И вместе с тем он, бесспорно, был примером честного отношения к выполнению своего долга, искренне болел за положение дел в дивизии, тяжело переживал неудачи и огорчения.

Бывало, произойдет какой-нибудь неприятный случай в одном из полков. Как поступал в такой ситуации Ф. И. Толбухин? Он выслушивал доклад командира полка, если находил нужным, посылал на место происшествия одного из своих заместителей или работника штаба для выяснения обстоятельств, а сам продолжал спокойно заниматься своим делом. Казалось, ничто не могло вывести Федора Ивановича из равновесия. Разве что курил в таких случаях он чаще обычного.

По-иному реагировал на все Ф. Е. Шевердин. После доклада командира полка о случившемся комдив тут же отчитывал его, не стесняясь в выражениях, обвинял во всех тяжких грехах, в нарушении всех уставных норм, бросив все, даже проведение плановых занятий, садился в машину или чаще всего на коня и мчался в полк, чтобы показать полковому начальству «небо в алмазах». Отговорить от поездки в таких случаях его было невозможно. Мне ничего не оставалось делать, как скакать за комдивом вслед, с тем чтобы «алмазное небо» для подчиненных было не таким ослепительным.