В годы большой войны - [85]

— А я опять ездил на Буг… Там скоро начнутся, скажу тебе, такие горячие дела…

— Война, что ли?.. Ерунда! Пугают только друг друга, — отмахнулся Викто́р. — Смотри, уронишь омара!..

— Не веришь? — не отступал Кранц.

— Да чепуха! Ничего там не будет…

— Хочешь пари? На корзину шампанского… Если там ничего не начнется до конца мая — я плачу!.. Хочешь?

— Давай!

Ударили по рукам. Кранц воскликнул:

— Господа, будьте свидетелями! Мы поспорили с Викто́ром на корзину шампанского. Я утверждаю, что…

— Не нужно, — остановил его Викто́р, — о таких делах громко не говорят.

— Молодец, Викто́р, — заплетающимся языком бормотал Кранц, — умеешь хранить тайны.

О разговоре с немецким инженер-полковником Викто́р рассказал Кетрин, она передала Амиго. Но сообщение требовало дополнительной проверки. Сторожевые заставы, возникшие вокруг нацистской Германии, уже действовали внутри рейха. Бойцы невидимого фронта, группы движения Сопротивления были осведомлены о перевозках по железным дорогам. Тайные посты, раскинутые на узловых станциях и глухих полустанках, пристально следили за германскими поездами. Наблюдения подтверждали — на Восток каждый день уходят эшелоны с войсками и техникой. Вывод один: германские войска сосредоточиваются на Востоке.

В середине июня Викто́р снова встретил Кранца. Шутливо спросил его:

— Ну как? Когда будем пить шампанское?

— Ты считаешь, что я проиграл?

— А как же! Май прошел, войны нет…

— Это верно. Но она просто отложена. Война будет! Готов снова держать пари. Могу удвоить ставку. Разопьем через месяц…

Двадцать первого июня 1941 года Амиго выехал из Амстердама в небольшой городок на юге страны с заданием срочно встретиться с доверенным человеком. Дело было необычайной срочности. При себе — ни одного клочка бумаги, ни единой строчки — все в голове. Амиго под видом крестьянина-винодела возвращался будто бы домой с двумя порожними бутылями-плетенками и дорожной кошелкой.

Бросив вещи в багажной камере, Амиго явился к доверенному человеку. Едва поздоровавшись, взволнованно сказал:

— Прошу срочно передать сообщение — сегодня ночью с рассветом Германия нападет на Советский Союз… Разрешите написать донесение.

— Откуда такие данные?

— Из штаба оккупационных войск.

Донесение было коротким: «Вермахт нападет на Россию этой ночью». Собеседник Амиго засомневался:

— Я передам, но под вашу ответственность… Приму без проверки. За достоверность отвечаете вы…

— К сожалению, все это достоверно…

…Амиго был измотан дорогой, взволнован надвигающимися событиями и едва стоял на ногах. Ночевать пошел в гостиницу. Попросил разбудить его пораньше, чтобы не опоздать к поезду.

Утром его разбудил голос хозяина.

— Господин, господин! — возбужденно кричал он. — Вам пора вставать. Послушайте, что передает радио… Они воюют с Россией!..

— Кто? — Амиго вскочил с постели.

— Боши!.. Я говорю — боши напали на Россию. Сегодня ночью…

3

Все последние месяцы, начиная с майского наступления германских войск на Западе, Ильза вела столь напряженную работу, что не оставалось времени ни для сна, ни для отдыха. Она осунулась, похудела, начинали сдавать нервы. А тут еще эти налеты английских бомбардировщиков… Авиационное наступление англичан нарастало из месяца в месяц. В городе то там, то здесь появлялись все новые руины… Как часто приходилось Ильзе проводить бессонные ночи в бомбоубежищах, а утром с больной головой начинать трудовой день. И ее болезнь… Острые приступы, разрывавшие тело, посещали все чаще. Но Ильза держалась, и никто из окружавших не замечал, какого напряжения воли стоило ей выглядеть спокойной, общительной и веселой.

Только в одном из писем, адресованных Курту Вольфгангу, прорывается несколько фраз о ее физическом состоянии.

«В начале декабря я заболела… — писала она. — Я делаю последние усилия и работаю. Если бы я не была женщиной, вы могли бы получать от меня значительно больше того, что я выполняю сейчас.

У меня началась ангина, тяжелая и противная, которая закончилась тем, что началось кровотечение в почках. Врач, к которому я обратилась, пришел к выводу, что это результат простого истощения, которое можно вылечить отдыхом.

Ничто так не истощает, как такое кровотечение. Иногда мне становится страшно. Я боюсь, что это может иметь самые невиданные последствия для нашей работы. Может быть, меня подводят расшатавшиеся нервы, но все же эти месяцы я храбро переносила ужасные боли…»

Дальше она писала, что с первого января вынуждена оставить службу в министерстве иностранных дел. Пришел новый руководитель отдела и притащил за собой других сотрудников, и ее уволили. Пришлось стать на учет на бирже труда. Это значит, что в любой момент ее могут заслать куда угодно… Что касается Арийца, то у него дела идут хорошо, он получил назначение в отдел пропаганды — в один из секретнейших отделов министерства иностранных дел.

Как всегда, в письме перемежалось личное с делами, которыми была поглощена Ильза:

«В среду приезжал в Берлин «X», встречался с Клейстом. Есть важные новости. О них сообщаю отдельно».

Клейст — это фельдмаршал.

«Я все не могу закончить письма, мне еще так много хочется рассказать тебе, милый, — писала она. — Если я тебя встречу, буду рассказывать столько, что ты устанешь слушать… А может, ничего не скажу… Так бывает.