В годы большой войны - [125]

Гюнтеру Вайзенборну его проделка сошла благополучно — списали, сославшись на чью-то невнимательность, оригинал информации он предусмотрительно уничтожил.

Именно об этой смешной истории зашла речь в веселой компании, собравшейся душным июльским вечером на Альтенбург-аллее в особняке Шульце-Бойзенов. Было еще светло, и гости расположились на открытой веранде, выходившей окнами в фруктовый сад. Компания выглядела странно — будто на маскараде. Женщины сидели, как на пляже, в купальных костюмах, мужчины — в шортах и галстуках, повязанных на голое тело, другие, невзирая на духоту, изнемогали в тяжелых пиджаках, сшитых из жестких синтетических тканей.

Некоторые натянули одни рукава, отпоротые от крахмальных сорочек… И стол был сервирован под стать обстановке вечера — на бумажной скатерти стояли муляжи фруктов, тортов, гости пили эрзац-кофе из суррогатов…

Идея вечера принадлежала веселой выдумщице Либертас. Она и предложила устроить встречу друзей под знаком «четырнадцати пунктов» — талонов промтоварных карточек. Ее поддержали, вечер так и назвали: «Праздник четырнадцати пунктов».

С началом войны на промтоварные карточки, введенные Гитлером, получали ограниченное количество товаров — четырнадцать талонов в год. К примеру, на каждый талон можно было приобрести один мужской воротничок. Дамские перчатки стоили три единицы. Женская косынка — шесть. Чтобы купить купальный костюм, требовалась годовая норма промтоварных карточек. Либертас придумала: это будет почти маскарад! Пусть каждый из гостей придет в том, что может иметь рядовой берлинец на четырнадцать товарных талонов… Получилось действительно смешно. Женщины всячески изощрялись, чтобы выглядеть хоть мало-мальски прилично. Мужчины тоже оказались в затруднительном положении. Исключение составлял один Харро Шульце-Бойзен. Как всегда, он был одет в полную офицерскую форму. Харро посмеивался: «Мне это не стоит ни одного талона… Меня одевает фюрер».

Когда стемнело, гости перешли в дом, задрапировали окна, чтобы свет не просачивался наружу. Ночные патрули, бродившие по улицам, строго следили за комендантским приказом о затемнении города. Британские самолеты теперь постоянно совершали налеты на германскую столицу.

На месте разрушенных зданий в Берлине все чаще появлялись маскировочные глухие заборы с надписями: «Строительные работы». По этому поводу Хорст Хайльман, самый молодой из компании, собравшейся в доме на Альтенбург-аллее, сказал:

— А вы знаете, что я сегодня видел?! На Унтер-ден-Линден, рядом с университетом, загородили новые развалины и на заборе сделали надпись: «Ведутся строительные работы»… Кто-то дописал большими буквами: «Производитель работ Уинстон Черчилль»… Настоящее эрзац-строительство!

Все рассмеялись.

Позже, улучив удобную минуту, Хорст сказал Шульце-Бойзену:

— У нас в функ-абвере горячая пора. Нашли какие-то шифрованные радиограммы. Весь отдел с утра до вечера занимается их расшифровкой.

— Ну и что? — спросил Харро.

— Не знаю… Пока результатов не видно.

— Им придется расшифровывать до конца войны, — беззаботно ответил Шульце-Бойзен. — Но все же скажи, если будут какие-то новости.

Среди гостей, собравшихся в тот вечер на Альтенбург-аллее, было много участников берлинского подполья. Ради того они и собрались на веселый маскарадный вечер, чтобы кое о чем поговорить.

Именно этот вечер и попытался позже использовать прокурор Редер, чтобы ханжески обвинить подпольщиков в «аморальности» и прочих смертных грехах.

Гости и сам хозяин не могли себе представить, какая угроза нависла над ними в тот вечер. Неизвестно за кем из гостей увязался «хвост» — гестаповские ищейки. Под видом ночного патруля, наблюдавшего за светомаскировкой, агенты гестапо разгуливали по улице, не упуская из вида дом, который привлек их внимание. Они крутились вблизи, заглядывали во дворы, в сады, окружавшие грюневальдские особняки.

В одиннадцать часов вечера начальник такого «патруля» позвонил криминал-советнику Панцингеру, который в тот вечер дежурил по управлению. Осведомитель доложил, что человек, за которым велось наблюдение, пришел на Альтенбург-аллее в квартиру офицера военно-воздушных сил Харро Шульце-Бойзена. Это установлено точно. В доме собралось много гостей, и, если нужно установить за ними слежку, требуется подкрепление. Панцингер распорядился продолжать наблюдение и просил еще раз позвонить ему через полчаса.

За это время Панцингер хотел познакомиться с секретным досье на Харро Шульце-Бойзена, если такое существует в архиве гестапо. Сыскное дело в германском рейхе было поставлено на широкую ногу. Осведомительная картотека содержала сотни и сотни тысяч фамилий «подозрительных» немцев. Через несколько минут Ганс Панцингер держал в руках карточку на Харро Шульце-Бойзена. Он даже присвистнул от удивления. С одной стороны, в карточке значилось, что Харро Шульце-Бойзен потомок знаменитого адмирала фон Тирпица, что ему протежирует сам рейхсмаршал Геринг, но несколькими строками ниже было сказано, что десять лет назад Шульце-Бойзен был арестован гестапо по обвинению в антинацистской деятельности. Освободили его по распоряжению все того же Геринга. Здесь было над чем призадуматься… Вступать в конфликт с рейхсмаршалом Панцингер никак не хотел, можно свернуть себе шею, но… И криминальный советник решил пойти на риск. Он даст указание понаблюдать за всеми, кто собрался в особняке Шульце-Бойзена. Если надзор не даст результатов, такой приказ можно сохранить в тайне, господин Геринг ничего не узнает.