В годы большой войны - [124]

«Ах, Клавдия, как я тоскую о тебе! Когда-то мы встретимся? Задавать такой вопрос — значит задавать два других: когда мы победим и доживем ли мы до победы. Но будь уверена, что ты скорее станешь вдовой героя, чем женой труса…»

И последние строки, торопливо написанные перед отлетом:

«Сегодня утром мне сообщили, чтобы я был готов к отъезду. Подробностей я еще не знаю, а если бы и знал, конечно, не мог бы тебе ничего сообщить. Одно ясно — обратной дороги нет. Теперь только вперед! Когда ты получишь это письмо, я буду уже в пути».

Альберт Хёсслер улетел на боевое задание в тыл врага. С задания он не вернулся.

Единственная радиограмма, поступившая от Хёсслера, подтверждала, что приземление парашютиста прошло нормально, удалось установить первые связи в ближайшие дни приступает к выполнению основного задания…

Радиограмма Хёсслера внушила надежду. Затем снова возникла тревога — больше известий от парашютиста не поступало.

Курт всячески отбрасывал мрачные мысли об Альте. Но они возвращались. Почему-то вспоминалась поездка в Вернигероде, посещение камеры пыток в подвалах средневекового замка… В памяти сохранилось лицо Ильзы, передернувшееся при виде орудий пыток, остывшие угли в очаге палача. Дрогнувший голос Ильзы: «Пойдем отсюда, Курт… Это так страшно…»

Они вышли из мрака подвала. Сияло солнце, с высоты холма открывались просторные дали, но потрясенная Ильза долго не могла успокоиться… И может быть, сейчас… Нет, это чудовищно страшно!..

Вольфганг изнурял себя напряженной работой, старался забыться, но по ночам видел один и тот же сон — подвал в средневековом замке, безликий палач, освещенный пылающими углями, слышал голос Ильзы: «Как там, милый, дышится на нашей земле?.. Желаю тебе счастья!»

Так писала ему Ильза в последнем письме…

Григорий понимал своего друга, но чем он мог помочь?

2

Берлин жил эрзацами — заменителями продуктов, одежды, предметов хозяйственного обихода… Эрзац-жиры, эрзац-сосиски, эрзац-хлеб, эрзац-сигареты, изготовленные из тонко наструганной папиросной бумаги, пропитанной никотином. Эрзацы, эрзацы, эрзацы…

Хозяйки клали синтетические порошки в тесто, придававшие ему запах сдобного хлеба. Только запах. Были заменители кожи, были «хольцштоф» — «деревянные ткани», из которых шили тяжеленные пальто, костюмы, которые впитывали в себя влагу, как губка. Все это выдавали по карточкам в гомеопатических дозах, и только эрзац-новости Геббельса извергались потоками, без всяких ограничений. Геббельс утверждал — ложь должна быть так велика, чтобы ей верили.

На обеденных столах берлинских обывателей появились муляжи тортов, печенья, ватрушек… Не для еды — для украшения. Их делали из папье-маше, продавали в магазинах игрушек или у «Цауберкениг» на Фридрихштрассе. «Цауберкениг» — волшебный король — продавал всевозможные атрибуты для наивных домашних фокусов — игральные карты с пятью тузами, ларцы с откидным дном, смешные маски. Теперь к этим товарам добавились муляжи, покрытые нетускнеющим лаком. Они долго сохраняли вид свежих, только что испеченных изделий.

Вместе с завоеванием «лебенсраума» — жизненного пространства — Гитлер обещал изобилие на немецких столах. Все будет, все! Это «все» началось с лозунга — пушки вместо масла. Теперь было много пушек и не было масла. Из оккупированных стран Европы вывозили все, что возможно, грабили Украину… Но обещанные блага текли мимо ртов обывателей. Всё поглощала армия.

По этому поводу одни молчаливо сопели, не смея вслух критиковать гитлеровские порядки, другие продолжали истошно кричать «Хайль Гитлер!», уверяя, что затруднения — дело временное. Вот падет Сталинград, откроется через Кавказ дорога в Индию… Большевики сложат оружие. Вот тогда заживем!.. Но были люди, которые едко иронизировали по поводу муляжей и всяких эрзацев, посмеивались над несусветными выдумками Геббельса…

Гюнтер Вайзенборн, писатель и драматург, работал в берлинском радиоцентре. Шел первый год войны на Востоке, и Геббельс упражнялся в фантастических измышлениях по поводу потерь Красной Армии. Однажды, просматривая материалы для последних известий, Вайзенборн прочитал нелепую информацию, доставленную из министерства пропаганды. В ней было всего несколько строк. Как всегда ссылаясь на «достоверные источники», ведомство Геббельса сообщало, что с начала военных действий на Восточном фронте погибло… тридцать две тысячи советских врачей, Красная Армия осталась без медицинского персонала, раненых лечить некому, в военных госпиталях катастрофическое положение…

«Какая нелепая и абсурдная выдумка! Тридцать две тысячи! Три дивизии погибших врачей. Вот чушь-то!» — усмехнулся Вайзенборн. Он улыбнулся собственной озорной мысли, которая пришла ему в голову. А почему бы не поддержать доктора Геббельса в его лжи?.. И вот вместо тридцати двух тысяч появилась другая цифра — триста двадцать тысяч! Добавился всего один ноль… Пусть будет не три, а тридцать три дивизии советских врачей, уничтоженных на Востоке. Врать так врать, как учит доктор Геббельс!

Гюнтер продиктовал информацию, и она ушла в эфир. Скандал разразился в тот же день. Даже самые тупые немецкие обыватели поняли, что им втирают очки. А московское и британское радио не преминули использовать возможность поиздеваться над Геббельсом.