В глухих лесах - [72]

Когда они наконец спустились вниз, Кэрол сразу увидела машину Фрэнка — та стояла между двумя столбами прямо напротив входа. Кэрол остановилась. Миллер, не слыша звука ее шагов, обернулся.

— Что случилось?

Кэрол подошла к машине.

— Вот эта!

— Да, я знаю, почти такая же, как и у Томми.

— Пол, — она показала вниз.

Он взглянул-на номер.

— Тройка и восьмерка рядом!

Он достал из кармана кожаный мешочек и расстегнул молнию. Потом подошел к багажнику, в руке у него был металлический стержень длиной с карандаш; на остро заточенном конце — маленькие выступы. Миллер вставил его в замочную скважину, слегка повернул вправо-влево, потом вверх-вниз; крышка багажника поддалась, автоматически вспыхнула лампочка. Внутри было пусто: тросточки исчезли, на месте коричнево-красного пятна — только едва заметный контур, лишь слабая тень.

— Его вычистили, — сказала Кэрол.

— Если это была кровь, — спокойно ответил Миллер, — то следы все равно останутся.

Он положил отмычку на место, в мешочек, потом достал пинцет, маленький фонарик, ножницы с острыми концами и несколько полиэтиленовых пакетиков для сэндвичей. Включив фонарик, он передал его Кэрол и попросил светить именно на то место, где раньше было пятно. Потом с помощью пинцета и ножниц начал отрезать еле заметные кусочки из разных мест на циновке.

— Посветите в угол, — просил он. — В противоположный…

Кэрол слегка двигала рукой и луч света скользил по всему багажнику, иногда он на время замирал, останавливаясь на какой-то мелочи. Тогда Миллер ловко подхватывал своим пинцетом клочок бумаги, осколок тусклого стеклышка, кусочек засохшей грязи и аккуратно складывал их в разные пакетики. Наконец он взял у нее фонарик, сложил инструменты и захлопнул крышку багажника. Кэрол подумала, что все уже сделано и пора выбираться из гаража, но Миллер не двигался с места, задумчиво глядя вниз.

— Господи, — услышала она его шепот. — Господи, сделай так, чтобы мы не испортили все дело.

Он быстро пошел наверх, Кэрол — за ним. Идти вверх было тяжелее, и поэтому подъем казался непомерно долгим.

— Что же мы будем делать, Пол? Если это кровь…

— Кэрол, по закону у нас не было права обыскивать машину. Совершенно безразлично, какие у нас улики, — суд, вероятнее всего, признает их недействительными.

— Тогда… какой же смысл?

— Мы должны узнать правду и рассказать полиции.

Они были уже наверху. Дежурный все так же сидел у себя в каморке и смотрел ночную программу, когда Кэрол и Пол проскользнули мимо и вышли на улицу.

— Но одного знания правды недостаточно, — сказала Кэрол. — Нужно остановить его, наказать; пусть заплатит за все те злодеяния, которые он совершил.

Миллер неожиданно остановился посреди улицы, будто вдруг вспомнил, что оставил в гараже что-то важное. Он медленно повернулся к Кэрол и нежно, будто читал засыпающему ребенку сказку, сказал:

— Конечно, Кэрол, его остановят и не важно как, но его обязательно накажут.

«Медитроновские» конторы располагались в Нью-Джерси в одном из небольших, недавней постройки домиков, разбросанных по всей территории грузовой автостоянки вдоль четвертой линии.

Они опять, молчали, но сейчас Кэрол уже не чувствовала той неловкости, что сковывала ее раньше. Она поняла, что только Пол может помочь ей. Когда они проезжали по мосту Вашингтона, Кэрол, как завороженная, смотрела вниз, на синюю ленточку Гудзона, отливающую тончайшим шелком в брызгах лунного света. Она перевела взгляд на темный силуэт за рулем. Как странно то, что она сейчас вместе с ним. Раньше он был ее преследователем и мучителем, иногда казалось, что он стоит во главе целой армии, ополчившейся на нее. И вот этот человек, который хотел осудить ее брата, теперь делал все, чтобы спасти его.

Неожиданно ее раздумья прервала музыка — Миллер включил радио. Заключительная часть ноктюрна Шопена, потом диктор объявил следующее произведение — это была волна классической музыки. «Как какое-то знамение, — подумала Кэрол. — В тот самый момент, когда пропасть между ними исчезает, появляется еще один признак единства — любовь к классике». Она собиралась сказать это вслух, но он опередил ее.

— Я все делал не так, Кэрол, я мучил вас, да, именно мучил. Мне не загладить своей вины! Простите меня! Я понял это только сейчас: вы — особенный человек, вы не заслуживали…

— Ну что вы, что вы, — перебила она, одновременно тронутая и удивленная его признанием. — У вас были на то свои причины.

— Каждый мой шаг неверен. — Он заговорил вновь. — Я делал то, что считал нужным. Но я никогда не знал, где лежит та черта, которую уже нельзя переступать.

Он замолчал. По радио передавали сонату Моцарта, и она как-то смягчала тягостное, неловкое молчание.

— И так всю жизнь. Да, у меня были свои причины. Но могут ли они меня оправдать? Иногда я думаю, неужели я был таким сумасшедшим, что начал это, и неужели я такой сумасшедший сейчас, что продолжаю начатое?

Кэрол, не моргая, смотрела на него, но ничего не говорила. Она понимала, что ему нужно выговориться, понимала, что он просто думал вслух.

Они выехали на четвертую линию. Шесть улиц, врезаясь в нагромождения магазинов с кричащими вывесками, круглосуточных кафе с яркими витринами, мрачноватых бензозаправочных станций, разделяли район, как огромный торт, на маленькие освещенные островки жизни. Иногда луч света выхватывал из темноты силуэт неторопливо вышагивающей кошки, и тогда Миллер еще пристальнее всматривался в освещенное пространство впереди, пока они не проезжали мимо. Наблюдая за ним, Кэрол подумала, что в чертах его лица больше грусти, чем мстительности.