В глубине ноября - [2]
— Куда ты?
— Не знаю, — ответил Снусмумрик.
Дверь снова закрылась, и он ступил в свой лес, сулящий сотни миль тишины.
2
Шло время, шли дожди. Ни в одну осень не было ещё столько дождей. Все прибрежные долины превратились в болота из-за воды, сбегающей по горам и холмам, земля загнивала, вместо того чтобы сохнуть. Лето вдруг стало казаться таким далёким, будто его и не было никогда, а дорожки от дома к дому — куда длиннее, чем раньше, и каждый забивался поглубже в свою нору.
В самом дальнем углу Хемулевой лодки жил маленький хомса по имени Киль (имя его не имело ничего общего с лодочным килем, просто так совпало). Никто не знал, что он там живёт. Раз в год, по весне, с лодки снимали брезент, смолили её и заделывали самые заметные трещины. Потом лодку снова накрывали брезентом и она оставалась ждать дальше. У Хемуля никогда не было времени на морские прогулки, да он и не умел ходить под парусом.
Хомса любил запах смолы, ему было важно, чтобы у него дома хорошо пахло. Ему нравился моток верёвки, который баюкал его в своих крепких объятиях, и несмолкающие звуки дождя. В большом, на вырост, пальто хомсе было тепло долгими осенними ночами.
Вечером, когда все расходились по домам спать, а залив утихал, хомса начинал рассказывать самому себе историю — всегда одну и ту же. Историю про счастливую семью. И рассказывал, пока не заснёт, а на следующий вечер мог продолжить с того же места или начать с начала.
Обычно он начинал с описания счастливой Муми-долины. Хомса медленно брёл по холмам, поросшим тёмными мхами и белыми берёзками. Становилось теплее. Он пытался вспомнить это чувство — когда лес внезапно превращается в дикий сад, залитый солнцем, и повсюду трепещут на летнем ветерке зелёные листья, и трава зеленеет вокруг и сверху, а на траве солнечные пятна, и шмели жужжат, и чудесные запахи, и он всё идёт и идёт, пока не услышит, как бежит река.
Важно было ничего не менять: как-то раз он поместил свой счастливый дом прямо на реке, и это было ошибкой. На реке должен быть только мост с почтовым ящиком. Потом — кусты сирени и поленница Муми-папы, у них у всех особый запах — беспечности и лета.
Утро совсем раннее, тихо. Хомса уже различает шар синего стекла, который покоится на своей колонне в самом конце сада. Это Муми-папин стеклянный шар — самое прекрасное, что есть во всей долине. Он волшебный.
Хомса представлял высокую траву, пестрящую цветами. Он рассказывал себе о дорожках, вычищенных граблями, аккуратно выложенных ракушками и кусочками золота, и задерживался чуть подольше на солнечных пятнах — их он особенно любил. По его слову ветерок обдувал долину, пробегал по поросшим лесом холмам и снова стихал, уступая место тишине. Цвели яблони. Хомса помещал кое-где и яблоки и тут же собирал их, поднимал гамак, пересыпал жёлтые опилки у поленницы — и вот он уже почти рядом с домом. Клумба с пионами, веранда… Веранда в утреннем солнце именно такая, какой придумал её хомса: резные перила, жимолость, кресло-качалка, всё.
Хомса Киль никогда не заходил в дом, он ждал во дворе. Ждал, когда Муми-мама выйдет на веранду.
Увы, в этом месте хомса обычно и засыпал. Один-единственный раз он разглядел нос Муми-мамы в приоткрывшейся двери — круглый ласковый нос; Муми-мама и вся была кругленькая, как и положено мамам.
В этот вечер Киль снова отправился в долину. Он ходил этой дорогой сотни раз и с каждым разом волновался всё сильнее. Внезапно пейзаж заволокло серым туманом, а когда туман рассеялся, перед зажмуренными глазами хомсы осталась лишь темнота. Стучал по брезенту осенний дождь. Хомса попробовал вернуться в долину, но ничего не вышло.
За последнюю неделю так случалось уже несколько раз, и каждый раз туман опускался чуть раньше. Вчера он застал хомсу возле поленницы, сегодня — ещё до кустов сирени. Хомса Киль свернулся покрепче в своём мотке верёвки и подумал: «Завтра я, наверное, не дойду даже до реки. Я разучился рассказывать дальше, всё опять возвращается к началу».
Хомса немного поспал. Проснувшись в темноте, он уже знал, что делать. Он вылезет из Хемулевой лодки, и найдёт долину, и поднимется на веранду, и откроет дверь, и расскажет всем, кто он такой.
Приняв решение, хомса Киль снова заснул и проспал всю ночь, не видя снов.
3
Как-то в ноябре, в четверг, дождь прекратился, и Филифьонка решила вымыть окна на чердаке. Она нагрела на кухне воды, капнула в лохань немножко мыла — самую капельку, — поднялась с лоханкой наверх, поставила её на стул и открыла окно. От оконной рамы отвалилось что-то маленькое и упало рядом с Филифьонкиной рукой. Оно было похоже на маленькую ватную турунду, но Филифьонка сразу поняла, что это: отвратительный кокон с мерзкой белой личинкой внутри. Филифьонка вздрогнула и отдёрнула руку. Куда ни пойди, что ты ни делай — всюду на тебя наскакивают всякие ползучие и пресмыкающиеся! Она взяла тряпку, быстрым движением смахнула личинку и проследила, как та катится по крыше, подпрыгивает на краю и исчезает.
— Вот гадость, — прошептала Филифьонка, встряхивая тряпку. Потом она поставила лохань на подоконник и вылезла на крышу, чтобы промыть стёкла снаружи.
