В её глазах - [22]

Осторожно снимаю самую верхнюю, ставлю ее на пол и заглядываю внутрь. Кажется, там серебряные подсвечники. Какая-то утварь. Изящная шкатулка для украшений. Перехожу к следующей коробке. То, что я ищу, обнаруживается не сразу. Она прячется в груде разрозненных фотографий и альбомов с репродукциями, а также книг, избежавших огня. Они до сих пор пахнут гарью. Не дымом, нет. Дым пахнет приятно. А эти пахнут чем-то уничтоженным, обугленным и горьким. Копаюсь в ворохе рассыпанных фотографий, которые с шуршанием выскальзывают из моих пальцев, но тут мне вдруг бросается в глаза мое собственное лицо: более пухлое, сияющее юностью и улыбающееся. Мне тут лет пятнадцать. Я с трудом узнаю это лицо. Отбрасываю снимок и сосредотачиваюсь на своих поисках. Она должна быть где-то здесь, спрятанная там, где Дэвид точно не стал бы ее искать, – среди вещей, которые принадлежат только мне.

Она обнаруживается на самом дне, под всем этим хламом, но, к счастью, целая и невредимая. Моя старая тетрадь. Выжимки секретов мастерства. Она совсем тоненькая – последние несколько страниц были вырваны много лет назад, потому что есть вещи, которые никому лучше не знать, – но тем не менее она не разваливается. Открываю ее, затаив дыхание; немногочисленные оставшиеся страницы холодят пальцы, бумага слегка покоробилась от многолетнего пребывания в темноте и сырости, отчего на ощупь страницы кажутся хрупкими, точно палая осенняя листва. Первая страница исписана четким, аккуратным почерком; ключевые места подчеркнуты. Инструкции из прошлой жизни.

Раз в час ущипнуть себя и произнести: «Я не сплю».

Я смотрю на эти слова, и мне кажется, они были написаны буквально только что. Вижу нас двоих, мы сидим рядышком под деревом; дует восхитительный ветерок, и озерную гладь морщит легкая зыбь. Ощущение очень яркое, почти явственное, вовсе не бледное воспоминание десятилетней давности, и меня вдруг пронзает до странности острая боль. Делаю глубокий вдох и усилием воли подавляю ее.

Потом составляю коробки обратно в точности в том же порядке, как они стояли, и несу тетрадь к себе наверх. Держу ее так бережно, будто это какая-то древняя рукопись, которая может от света рассыпаться прямо у меня в руках, а не дешевенькая ученическая тетрадь, много лет назад прихваченная из Вестландз. Прячу ее в закрывающийся на молнию карман моей спортивной сумки; там ее никто не увидит.

Это именно то, что нужно моей новой подруге. Мне не терпится поскорее поделиться с Луизой ее содержимым. Она – мой секрет, а очень скоро секрет у нас с ней будет общий.

Домой он в результате приходит не так уж и поздно, в пять минут восьмого. В кухне пахнет едой – на плите томится изумительное тайское карри, – мне надо было чем-то себя занять в ожидании, поэтому я тащу Дэвида наверх, чтобы показать пробные полосы на стене спальни.

– Тебе какой больше нравится? – спрашиваю я. – Не могу выбрать между «Летней зеленью» вон там слева и «Лесной дымкой» справа.

На самом деле оба оттенка называются совершенно по-другому, но он все равно об этом никогда не узнает. Я импровизирую на ходу. Возможно, я слишком заморачиваюсь или просто себя накручиваю. Вполне может быть, что он вообще меня не слышит. Он смотрит на полоски краски, поблескивающие в свете закатного солнца. Мне ясно: он увидел в них ровно то же самое, что и я.

– Почему именно эти цвета?

Голос у него ничего не выражающий. Ровный. Мертвый. Он оборачивается ко мне, и я вижу все это в его холодном взгляде. Все, что стоит между нами.

Отлично, думаю я, морально готовясь к очередному приступу ярости или сеансу игры в молчанку и заранее припасая шпильки поядовитей.

Ну, поехали.

13

Луиза

Когда я прихожу на работу, Дэвид уже сидит у себя в кабинете. Пока я раздеваюсь и вешаю свое пальто, Сью выразительно приподнимает брови и качает головой:

– Кто-то сегодня с утра явно встал не с той ноги.

На мгновение я решаю, что это камень в мой огород, потому что вид у меня наверняка мрачный и невыспавшийся. Я опять проснулась от своего всегдашнего кошмара, а потом долго лежала в постели без сна, думая о Лизиной беременности – я пока еще не могу воспринимать ее как нового ребенка Иэна – и о том, что Адам уедет на месяц. К тому моменту, когда на часах пробило семь утра, я успела выпить три чашки кофе и выкурить три сигареты, и настроение у меня было ниже плинтуса. Почему‑то известие о Лизиной беременности воскресило в моей душе все те ужасные переживания, через которые я прошла, когда ушел Иэн, и его счастье я воспринимаю как новое предательство. Понимаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. Сью, впрочем, имеет в виду вовсе не меня, а Дэвида.

– Он даже не поздоровался, – продолжает она, наливая мне чаю. – А я-то считала его таким приятным человеком.

– У всех бывают неудачные дни. Может, он просто «сова».

– Ну так нечего тогда являться на работу ни свет ни заря. Кажется, ранняя пташка у нас теперь он, а не ты.

В логике ей не откажешь. С улыбкой пожимаю плечами, но сердце у меня готово выскочить из груди. Может, Адель рассказала ему о нашем походе в кафе? А он пришел к выводу, что я чокнутая маньячка-преследовательница, и теперь готовится меня уволить? Меня придавливает осознание собственной вины. Даже если она ничего ему не сказала, я должна признаться во всем сама. У меня в жизни и без того полным-полно проблем, чтобы еще хранить секреты по просьбе его жены. И вообще, ее я практически не знаю, а он как-никак мой начальник. К тому же у меня не было другого выбора, кроме как пойти пить с ней кофе. Она меня пригласила. Что я должна была сказать? Мне вспоминается выражение ее лица, встревоженное и сконфуженное, когда она просила меня ничего не говорить ее мужу о нашей случайной встрече, и меня начинают одолевать сомнения. Она выглядела такой уязвимой. Но я должна ему сказать. Должна. Он поймет. Обязательно поймет.