В единстве разума и сердца - [8]

Два примера хорошо иллюстрируют эти типы онемения травмы. Одна моя знакомая вспоминает, как когда ей было 12, ее двое самых любимых друзей протянули ей письмо, в котором они высмеивали то, как она смотрела и то, как она танцевала, сказали ей, что она была глупа и заносчива, и объявили что они с ней больше не дружат. По сей день она затоплена чувством печали и гнева, когда думает о том ужасном опыте. Другой друг рассказывал, как старший мальчик подходил к нему каждый день, пока он ждал в очереди за обедом в средней школе и высмеивал его нос. Он отшучивался, но был глубоко унижен. Эта эмоциональная пытка продолжалась в течение целого учебного года.

Детство может быть полным эмоционального стресса и даже насилия. Часто в любви, которой мы жаждем, нам отказывают или используют ее, чтобы управлять нашим поведением, давая ее только, если мы "хорошие", отказывая в ней, если мы "плохие". В то время как все это происходит, мы молча понукаемы - в наших семьях и в школах и долго скрываем то, что мы чувствуем. Нас учили, что копаться в наших чувствах невежливо, унизительно или нескромно. Нас учат эмоционально неграмотному образу жизни. Чтобы приспособиться к этому мы должны сначала закрыться от наших эмоций.

Часто, наши родители заботятся только о самых очевидных наших проблемах, будь то дурная компания или проблемы с друзьями. Они не часто интересуются нашими глубинными муками - отказами, замешательством, романтическими разочарованиями или чувством неполноценности. Некоторые родители вообще чувствуют себя неловко, когда спрашивают своих детей, как они себя чувствуют и редко обсуждают с детьми свои эмоции.

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ГОЛОД: ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ

В центре всего этого эмоционального смятения находится любовь и ее противоположность, ненависть. Мы стремимся любить и быть любимыми. Когда вместо того, чтобы быть любимыми, с нами обращаются не так, как мы надеемся, мы остаемся с нашими неудовлетворенными потребностями и ранеными чувствами, запертыми внутри нас; мы не знаем, что делать и кому говорить о них. Мы не можем говорить о наших чувствах, и меньше всего о любви, которая нам нужна. Мы не понимаем ненависть, которую мы чувствуем и того меньше понимаем чувства других людей. Мы прячем эмоции или мы лжем о них или притворяемся, что не чувствуем их.

В наших интимных отношениях, где эмоции якобы свободны, многие из нас страдали так часто, что мы продолжаем незаметно отрываться еще и в муках страстной любви. Давно забытые страдания мешают нам полностью отпустить себя и отдать себя другому без сохранения какого-то тайного, самозащитного расстояния. Мы редко позволяем себе сладкие эмоциональные переживания - уязвимое состояние глубокой любви к кому-то без оговорок. Вместо этого наши обиды опираются на наши разочарования и иногда развиваются в полноценную ненависть. После этого ненависть заражает все и любовь полностью отступает.

Большинство из нас чувствуют, что должно быть больше жизни. Мы жаждем интимности и глубоких чувств. Мы жаждем присоединиться к другим, чтобы понять кого-то и быть понятым им или ею. Короче говоря, мы стремимся любить и быть любимыми.

Но как нам это сделать? Мы знаем, в наших сердцах, что, будучи людьми эмоциональными и испытывая сердечные страсти любви, печали, радости, даже страдания – мы получаем богатый и ценный опыт. В самом деле, мы постоянно ищем косвенные искусственные или замещающие пути получения эмоциональных переживаний. Мы принимаем наркотики или смотрим блокбастеры, фильмы ужасов и романтические фильмы; мы смотрим сериалы и мыльные оперы по телевизору; мы играем, прыгаем с моста с банджи или с парашютом с самолета в поисках эмоционального возбуждения. Эти мероприятия дают нам вкус того, к чему мы стремимся, когда мы не можем найти реальную вещь. В конце концов, мы предпочитаем риск реальному эмоциональному участию.

Особенно ужасный пример этого голода эмоционального опыта выложил Джеймс Гиллиган в его книге «Насилие». Гиллиган работал в течение многих лет с заключенными, виновными в жестоких убийствах. Он обнаружил, что эти люди неизменно жили в состоянии крайнего эмоционального онемения. Они рассказывают о том, что почти не испытывают чувств, эмоциональных или физических, вплоть до мышления о себе как о живых мертвецах. Происхождение онемения у этих мужчин не имеет никакой тайны. Исследование Гиллигана показывает, что почти в каждом случае они сами были жертвами насилия, что они были побиты повторными физическими и эмоциональными травмами. Они жили в мире, лишенном надежной любви и изобилующем ненавистью.

Эти люди говорят, что они совершают свои несказанно насильственные действия в надежде, что такие эксцессы прорвут их онемение и заставят их чувствовать хоть что-то, что-нибудь. Такой человек, в процессе совершения жестокого убийства, на короткое время может чувствовать, что он пробудился от своей подобной смерти анестезии. Но неизменно, эмоции, вызванные преступлением, утихают и онемение возвращается.

Это отрезвляющий пример того, как травма нелюбви и ненависти приводит к онемению и глубокой эмоциональной патологии. Оставленное необузданным это «безлюбовье» ненавистной патологией проходит через поколения.