В джунглях - [10]

Во время дождей за медведями очень трудно усмотреть. Даже следы меняются до неузнаваемости. Перед дождем отпечатки хорошо видны, но после дождя невозможно понять, какой зверь здесь прошел. Но есть у этого времени одно преимущество: звери реже нападают друг на друга. Трудно поверить, до чего они боятся дождя и грома. Однажды гроза застала нас с отцом в самой глубине джунглей. В два часа ночи тучи заволокли небо, то и дело гремел гром, а лесная чащоба была полна непроглядного мрака. При каждой вспышке молнии я видел чьи-то таинственные глаза, глядевшие на нас испытующе и удивленно. Перепуганные звери не рычали, не пытались напасть; в их недоумевающих взглядах не было злобы; они как бы хотели сказать: «Теперь нам всем равно грозит опасность. Кто-то раздобыл большое ружье и палит в нас, а небо трясется, и на нем вспыхивают яркие факелы. Что ж, если уж всех нас могут убить, мы вас не тронем, только не троньте нас!»

Хотя звери бессловесны, глаза их говорят больше, чем наши неугомонные языки. Хлынул дождь, и тьма, казалось, поглотила весь мир. Жутко было в этом сыром мраке. Словно огромная черная пантера, мокрая насквозь, терлась боком о мою ногу, а когда порыв ветра шевелил листву, сырая шкура мрака трепетала, и каждый волосок на ней становился дыбом. Около половины пятого утра, когда гроза кончилась, в джунгли пришел свет дня; еще очень бледный, он проникал всюду сквозь густую чащу. Вдруг мы услышали странный звук. Казалось, где-то роится целый миллион пчел.

— Это медведь! — предупредил меня отец. — Он ищет мед, но сейчас еще рано. Только недели через две соты будут полны. Видимо, он здорово голоден, если не мог дождаться. Пойдем отсюда!

Монотонное жужжаиие становилось все громче. Мы подались в другую сторону, но звук приближался. Вдруг отец сказал:

— Еще минута, и он нас настигнет. Скорее!

Мы пошли туда, откуда дул ветер, чтобы медведь нас не учуял. Внезапно все смолкло, и мы решили, что опасность миновала. Но тут совсем близко послышалось жужжание пчел. Мы огляделись — вокруг никого. Подняли головы и с ужасом увидели прямо над собой медведя — он сидел на дереве и уплетал полупустые соты. Рой пчел, должно быть, возвратился в улей, и жужжание его нарастало.

— Если медведь не загрызет нас, — сказал отец, — то уж пчелы искусают до смерти.

Мы крадучись пошли прочь, зная, что, пока медведь лакомится медом, он нас не тронет. Отец прислушался. До нас донеслось рявканье медведя, и мы поняли, что пчелы нещадно жалят его. Тогда мы быстро залезли на ближайшее дерево и притаились, ожидая, что будет дальше. Через несколько минут медведь с ревом свалился на землю и побежал в джунгли, спасаясь от разъяренного роя. Как видите, если нельзя выследить медведя по муравейникам, нужно осмотреть пчелиные ульи — медведь никогда не упустит случая полакомиться медом.

Отец умел подражать не только пчелиному жужжанию, но и многим другим звукам; он обучил этому искусству и меня, что очень нам пригодилось. Например, мы перекликались, подражая павлиньему крику. Павлина мы выбрали потому, что кричит он громко и пронзительно, а встречаются эти птицы довольно редко — значит, не придется на каждом шагу путать их крики с нашими. Но все же без путаницы не обходилось. Однажды я позвал отца с дерева, но вместо ответа явился громадный павлин и, не найдя подруги, стал прыгать по веткам. Я крикнул снова. Павлин сердито распустил хвост, готовясь встретить врага, — видно, на этот раз я издал крик, похожий на боевой клич самца, вызов на поединок.

Мы с отцом уговорились никогда не убивать павлинов, так как в наших краях они приносят пользу, которая гораздо ценнее ярких перьев. Павлины едят змей, а поскольку мы с отцом часто прятались на деревьях, павлины были как нельзя более кстати — они уничтожали змей, живших на деревьях. Как ни странно, змеи никогда не чуяли павлинов — от этого им приходилось особенно плохо, и мне всегда казалось, что они лишены обоняния. Между прочим, павлины живут в дружбе с тиграми; но об этом я расскажу как-нибудь потом.

А теперь вернемся к павлину, который явился на мой крик. Он уже сидел на дереве прямо у меня над головой. Он тихонько сложил свой пышный хвост. Видимо, успокоился. Я решил слезть на землю и поискать отца, но едва сделал несколько шагов, как вдруг за моей спиной послышалось хлопанье крыльев и яростное шипение. Я поднял голову и в быстро спускавшихся сумерках увидел змею: павлин когтями вцепился в самую середину ее тела, а она, изогнувшись, тянулась к голове павлина, которую он прятал, что было мочи вытягивая свою длинную шею. Мне показалось, что передо мной не одна, а целых две змеи. Змея походила на ощипанного павлина, лишившегося своих красивых перьев, а свирепый павлин — на змею, расцвеченную яркими изумрудами, клюв его шевелился быстро, точно раздвоенный язык пламени. Оба врага высоко поднимали головы. Змея старалась уберечь темя, которое павлин норовил пробить своим сильным клювом. Всякий раз, как павлин пытался клюнуть змею в голову, она уклонялась, и удар приходился мимо; но под натиском птицы голова змеи опускалась все ниже. Змея, в свою очередь, старалась укусить павлина, и тогда птица с внезапным шумом, похожим на треск разрываемого шелка, уворачивалась от нее. Схватка продолжалась, но участь змеи была решена. Павлин наступил на нее всей своей тяжестью, а когти его все глубже и глубже впивались в тело змеи. Теперь, когда павлин наносил удары, змея только увертывалась, почти прекратив сопротивление. Вдруг голова ее нырнула вниз — змея хотела укусить ногу птицы; но прежде чем она успела сделать это, павлин ударил ее клювом прямо в темя, и змея поникла, повиснув на ветке, тело ее несколько раз дернулось и затихло. Победитель принялся за еду, а вдали в это время послышался павлиний крик — это отец звал меня. Я был горд, что этот крик обманул павлина, но не меня. Я сразу понял, что это кричит человек, хотя отец очень искусно подражал голосу птицы.