В дыму войны - [60]
Два раза в день санитары осторожно клали меня на носилки и таскали в перевязочную. Теперь, когда раны уже заживают, перевязка причиняет мне мучительные боли, а тогда я ничего не чувствовал.
Когда меня клали на операционный стол, сажали в кресло, пилили мои кости, скребли мясо, ковыряли пинцетами мои гноящиеся раны, я не стонал, не роптал, но всем своим буддийским спокойствием, всем одеревенелым безразличием тела я говорил медикам:
«Скоро ли вы перестанете мне надоедать? Я знаю, что не вылечите… Оставьте меня в покое».
И вот в эти дни затянувшегося кризиса приехала моя невеста Лиза.
Это было так неожиданно.
Она плакала, целовала меня, говорила мне что-то, может быть, слова любви, но я ничего не чувствовал и не слышал. Я только видел ее.
И я остался жив.
Эвакуируюсь с партией выздоравливающих в Смоленск.
Медленно двигаемся на дровешках к вокзалу. Там стоит санитарный поезд, приехавший за нами.
Что это такое? Бред? Сон?
Провожу рукой по лбу. Рука ощущает холодную влажную кожу, складки морщин, так разросшиеся за последние два года. Все на месте.
Оглядываюсь на товарищей: они возбуждены, поражены не менее меня. Но никто ничего не может понять.
Ликующая, смешанная толпа штатских и военных выплеснулась откуда-то из лабиринта кривых переулков и направляется к станции.
Красные флаги – флаги революции. И ни одного царского портрета, ни одной иконы.
Песни – нестройные, грубые, но необычно бодрые, веселые, искренние, волнующие, новые.
Захватывает дух. Хочется петь и орать во все легкие.
Хочется выпрыгнуть с санитарных дровешек на притаивший, лоснящийся от мартовского солнца снег и слиться с радостно настроенной толпой.
Худощавый студент с конной рыжих волос на голове взбирается на подножку вагона. Толпа плотно окружает его. Красные знамена качаются над головами в воздухе.
– Граждане! Товарищи! Великие дни! В Петрограде революция. Царь отрекся от престола… Вот телеграмма! Граждане! Мы должны…
Голос молодой и звенящий щедро кидает в толпу цепкие, задорные, не слыханные в этом городке слова.
И слова опьяняют, электризируют.
Сотни глоток, сливаясь с паровозными гудками, кричат по-военному:
– Урра! Да здравствует!
Кого-то качают на руках.
Чахоточный чиновник с кокардой на вылинявшей фуражке. Говорит надрывисто, кашляет, то и дело поправляя сползающее с носа пенсне. Слова его молоды, буйны, они сверкают тысячами огней.
Вот на «трибуне» рабочий железнодорожного депо.
Говорит не хуже студента. Где он научился?
Все ораторы говорят об одном, но каждый по-своему.
Все рады одной великой радостью: царя не стало.
Один за другим из золотой лазури небосклона выплывают четыре немецких аэроплана.
Все ближе и ближе в воздухе грозное, предостерегающее гудение мотора.
Со стороны станционного шлагбаума бьет по самолету зенитная пушка. Бьет, как всегда, мимо.
Две бомбы с аэроплана падают на запасных путях вдали от митинга.
Толпа, подхваченная циклоном, бросается врассыпную, в черные пасти переулков, похожих на кротовые норы.
Забытые в панике красные флаги лижет весенний ветер.
Немецкие летчики отравили все настроение. Бомбами убили большую, только что вспыхнувшую радость. Люди ждали этого праздника сотни лет…
Знают ли они, какое преступление совершили?
В душу удавом вползает тревога. Серьезно ли это? Как Россия? Как армия? Как же война?
Подавленные собственными думами, молча, без суеты грузимся в вагон. Едем в Смоленск.
На каждой станции митинги. Всюду ликующие толпы народа. Газет невозможно достать.
Ликование толпы напоминает первые недели войны. Но там было совсем иное. Сейчас что-то захватывающее, неказенное, выходящее из самых недр.
Заново родились люди. Вежливы, предупредительны. Появились новые незнакомые слова. Дышится легко и свободно.
Надолго ли?
Выкидываются самые левые лозунги.
Меня «подлечили». Давали месячный отпуск – отказался. Приехал в Петроград в свой запасный батальон. Какие перемены!
И город, и наши казармы, и люди – все неузнаваемо. Как-будто все пропущено через какую-то облагораживающую и очищающую «всякие скверны» камеру. Хотя есть и теневые стороны, но они тонут, бледнеют на общем фоне положительных достижений.
Казарменная муштра уничтожена. Вход «нижнему чину» везде открыт. Офицеры говорят солдатам: «вы».
Отношения между офицерами и нижними чинами еще неопределеннее: и те, и другие явно друг другу не доверяют.
Раненые и больные солдаты, побывавшие на фронте, пользуются особыми привилегиями. Они становятся во главе движения петроградского гарнизона.
Дежурный офицер ежедневно чуть не плачет, собирая наряд: никто не желает идти в караул.
– Будя, походили! – говорят солдаты. – Теперь не старый режим.
– Чего охранять, теперя свобода.
– Теперь народ сознательный, никаких постов не надо.
Старики из бывших фронтовиков говорят:
– Пущай молодняк в караулы ходит. Нам и отдохнуть пора. Мы кровь проливали.
В казармах каждый вечер танцы.
Никто их не афиширует, но к восьми часам (начало съезда) в огромном зале третьего взвода уже разгуливают десятки девиц.
Танцуют все, начиная от кадрили и заканчивая танго.
Полковые музыканты с восьми вечера и до двух ночи тромбонят в свои желтые трубы, обливаясь потом и проклиная «свободу».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.