В двух шагах от вечности - [46]

Раньше он состоял в какой-то безымянной молодежной банде, которая существовала, не залезая на территорию крупных картелей и промышляя мелкими делами вроде сутенерства и уличных краж и грабежей. Его предки, то есть не родители, а более дальние, были родом из Сальвадора. Татуировки, покрывавшие руки и половину торса (куда плотнее, чем у командира отряда), парень носил с гордостью. Его бизнесом одно время, как он честно сказал, было добывать из покойников все ценные импланты, которые еще можно продать, а также чипы, с которых можно было «слить» деньги, пока покойник еще окончательно не остыл и система еще распознает его как живого. И не всегда это были трупы из городской больницы, где работал один его кореш. Иногда жизни этих бедолаг заканчивались в багажнике или на дне оврага.

Естественно, убивали они только «плохих». И Диего говорил, что мочил не он, а его старшие товарищи. А еще божился, что давно с этим завязал, и ему стыдно своего прошлого так, что хочется память стереть, и жаль, что нельзя.

– Если твои знакомые продавали угнанные кары и доставали чипы из мертвецов… конечно, это не работа, а паразитизм. Точнее, бандитизм, – произнес Гаврила, стряхнув пепел с сигареты с таким отвращением, будто там был яд. – Я любому из твоих «коллег» пропишу свинцовую пилюлю, если он мне попадется. Но мы для того и сделали эту революсьён, чтобы такие башковитые парни не занимались подобной херней.

Диего был классный парень, только уж очень недалекий. Думал, что победа революции – это просто, и надо только убить всех буржуев и поделить все отнятое у них поровну. Ну, или хотя бы пропорционально ценности каждого рабочего человека. И как ни пытался Макс убедить его, что проблема гораздо сложнее – тот просто не верил.

– В Европе еще десять лет назад можно было прожить на пособие, – задумчиво произнес Ян. – Сейчас, когда его уменьшили наполовину, проживет только социофоб, который из съемной квартиры не выходит и живет в вирках. Или терминал у него стоит в подвале родительского дома, рядом с ковриком для сна. Безработных все больше. На периферии и таких пособий нет. Создается ощущение, что Мировой совет нарочно ворошит осиное гнездо.

– Мне кажется, тут просто глупость, – не согласился Максим. – Они думали, люди настолько оболванены, что можно перевести их на голодный паек. А может, решили, что снижение жизненного стандарта уменьшит рождаемость. Особенно малообеспеченных. Но я одного не могу понять, товарищи. Почему при взрывном росте производительных сил мы имеем такое мизерное улучшение жизни?

– Потому что вся маржа оседает в чьих-то карманах, – изрек Гаврила. – А они выдают человеку ровно столько, чтоб он крутился как хомяк, вертя колесо их экономики. Не развивался и не задумывался ни о чем. Вот убьем таких, и все наладится.

– Сначала были только мигранты… – заговорил вдруг молчавший до этого Рик Уоррен, чуть не пролив пиво себе на ногу. – Пардон, мучачос, я не вас имел в виду, вы крутые… да и те латиноамериканские чуваки не виноваты. Просто работы на всех не хватало. Потом появились эти «чипованные». Киборги. Франкенштейны. Как только мы их не называли.

Рик был высокий – под два метра – флегматичный мужик с брюхом и лысиной. По воинской специализации он был пулеметчиком, но и взорвать что-нибудь мог при случае.

– Когда наш президент свалил из Белого дома, и там опять засели демократы, – продолжал он, – вот тогда началось дерьмо. Я еще сопляком был, батя рассказывал… Оружие стали ограничивать. А как без винтовки-то? Кругом же всякие… Но это было всего лишь начало. Да и только в северовосточных штатах. Короче, раньше импланты были только для сисек, да. А потом появилось черт-те что. Стали, значит, некоторые умники себе ставить кардиостимуляторы. Не такие, которые помогают больным-сердечникам. Другие. Которые стимулируют форсированное кровообращение. Насыщают кровь кислородом. Да, боли, отторжение, лекарства-блокаторы. Но никакой усталости – если тебе нужно взбодриться, просто вводишь команду. Мозг не обманешь, но до четырех суток можно гонять без сна. Естественно, есть риск внезапной смерти… Сначала их не аттестовали для допуска к работе водителями траков. Но потом эти демократы, защитники, мать их, меньшинств, взяли большинство в обеих палатах, и все разрешили. А после стали ставить другие импланты на реакцию и на выносливость. Если мне надо было на трансконтинентальных маршрутах ездить с напарником, то такой Франк, мать его, Эйнштейн, мог ездить один. И для них повысили максимально разрешенные рабочие часы за день. Да, они сыграют в ящик на пять лет раньше. Но кого это волнует? Все заказы и все рейсы были ихние. А потом… – Рик глотнул еще пива и почесал бок под футболкой.

– А потом, когда я уже решил поставить себе такую же херню… они вообще заменили водителей на силикон! И ладно бы имелись в виду телки-роботы. Так нет, силиконовые мозги. А где людям-то работать? В стриптиз-клубах? Так и там они вне конкуренции. А если не такие, то трансы.

– Транслюди?

– Если бы. Трансгендеры. Хирурги-то всегда слепят лучше, чем матушка-природа.

– Что ты имеешь против трансгендеров? – спросил его Ян, который очень серьезно относился к защите чужих прав.