В движении вечном - [17]
Загляни снова в даль, в дней минувших святые страницы. Там есть и твое бирюзовое лето… Золотистою кистью, неповторимой палитрой расписал прозорливо, усердно его навсегда всемогущий и щедрый живописец.
Глава первая Поэты придумали?
1976 год.
Эпоха развитого социализма.
Расцвет ее… и конец почти самый.
Вскоре назовут ее «эпохой застоя».
В самом начале июля появился в поселке серьезнолицый, так, особо ничем не примечательный с виду столичный студент-дорожник. По старому большаку вели тогда магистральную бетонку, и из столицы студентов часто присылали на практику.
Иногда ведь так бывает, куда ни глянь, где ни глянь — все одно в одно у человека; у Антона же было как раз наоборот. Невысокий, худощавый, остроплечий как мальчуган двенадцатилетний он, вследствие ранней седины, выглядел значительно старше своих двадцати. Наряди его в приличный костюм, рубашечку с селедочкой-галстуком, и перед вами тот час вылитый инженер, интеллигенция, но одевался он всегда в вытертую до бела джинсовку. Учился на дорожного строителя, закончил три курса политехнического, а сам не раз с усмешкой искренней признавался новым знакомым в поселке:
— Кто в сорочке на свет, а я так, видать, с гитарой!
— А что ж твои дороги? — поинтересовался как-то Игнат.
— Шаблон, технология. Такие дороги еще лет сто штамповать под линеечку будут! — услышал в ответ.
— Что ж пошел тогда в политехнический?
— Серьезный диплом в жизни никогда не помеха… Да и армия… не хотелось, пацаны, загреметь… Сей институт, по-моему, лучше всего пройти заочно.
Творческий люд зачастую, в особенности под хорошую чарку большой любитель по-рассуждать на эротические темы. Антон же, напротив, не пил даже шампанского и из поселковых красавиц за все лето не присмотрел ни единой, хоть и нравился серьезностью своей, по их же признаниям, многим. Казалось, он здесь вообще не обращает ни малейшего внимания на женский пол, как, впрочем, и на все остальное за исключением своего ансамбля, хоть и не имел тут с него ни копеечки.
Когда впервые взял в руки гитару, теперь уже и вправду не помнил. Бренчал сначала в школьном ансамбле, потом в институтском… Множество друзей и знакомых появилось у него вскоре среди городских музыкантов, некоторые работали в «веселых заведениях» столицы, и не раз просили выручить, подменить кого из приятелей.
— В кабаках класс лабануть! — рассказывал он в первый же вечер знакомым в поселке. — Четвертак за вечер всегда есть, а как пошла на больных холява, так, глядишь, и степуха целая.
— Каких таких… «больных»? — переглянулись в растерянности не-опытные провинциалы.
— Н-ну, ведь нормальный… нормальный человек не будет же музон за мани-мани заказывать, вот мы их и зовем «больными», — охотно и как-то уж очень просто прояснил Антон их очевидное недоумение.
У него была своеобразная манера говорить и рассказывать: солидно, медлительно, почти без эмоций, разделяя отдельные слова и фразы коротенькими паузами, с легкой усмешкой человека уже немало повидавшего на своем веку. Ему нельзя было не верить, и даже самые авторитетные «бойцы» в поселке слушали его рассказы с какой-то удивительной для них деликатностью.
— Раз подваливает в конце один нерусский, сует двадцатник, — продолжал он далее. «Да-арагой, хачу Сулико»! А я… мне-то что за разница, «Сулико» так «Сулико»… Пожалста, и рад бы, да вот проблема, слов-то не знаю… Что поделать, и уже назад червонцы, а тут мои пацаны как угледят — и давай меня все разом на уши ставить! Облом бы приснился, кабы не в первый раз… Только что в первый раз и выручило.
— А сами-то они что, разве все песни знают? — удивились посельчане.
— Э-эт запросто! — улыбнулся в ответ как-то интересно Антон. — Давай мани, и хоть японский гимн тебе слабают.
— Как так… по-японски?!
— А коль бутылёк уж на душу плюс стопарик на грудь? Сразу все слова по болтам… Что по-японски, а что… Я и сам потом так навострился.
Тут все сразу и почти хором стали упрашивать его продемонстрировать свое умение, и Антон почти без всякой паузы затянул ладком задорным знакомый припев очень популярного тогда советского шлягера… Что бы подумал англичанин, услышав такую невообразимо оригинальную связку слов и звуков — то так и останется неизвестным, а вот посельчане, знакомые с английским лишь по двум в неделю школьным урокам только слушали да переглядывались… Позже Антон повторил свой лингвистический фокус на танцах в клубе перед всей остальной местной публикой.
— Ну и как тебе песенка? — не мог не поинтересоваться Игнат у дружка своего лучшего Витьки, который не присутствовал на первом «показе» и тогда только вернулся со вступительных.
— Песня, как песня, — пожал тот в ответ безразлично плечами. — Нормальная песенка. А ты… ты че так лыбишься?
Танцевали тогда в поселке чаще всего под простенький бобинный магнитофон в тесноватом зале-фойе местного Дома культуры или по-народному ДК.
Заходишь впервые и сразу: «Аврора», былинный крейсер на все полстены, той, что справа. Вот уже с полвека он был здесь, показанный неизвестным доморощенным живописцем на своей вечной стоянке среди синевы неоглядной невских вод. На фоне его знаменитых величественных труб поначалу едва и приметишь рядышком небольшой пестрый бумажный лоскут. Подходишь ближе… а! поселковая «Колючка», традиционный и обязательный тогда повсеместно в советских госучреждениях орган настенной газетной сатиры.
Пьесы о любви, о последствиях войны, о невозможности чувств в обычной жизни, у которой несправедливые правила и нормы. В пьесах есть элементы мистики, в рассказах — фантастики. Противопоказано всем, кто любит смотреть телевизор. Только для любителей театра и слова.
Впервые в свободном доступе для скачивания настоящая книга правды о Комсомольске от советского писателя-пропагандиста Геннадия Хлебникова. «На пределе»! Документально-художественная повесть о Комсомольске в годы войны.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.