В движении вечном - [128]

С первых мгновений все вокруг так ново, необъятно, загадочно. И сама Вселенная беспредельная, и каждая частичка мельчайшая от травинки изумрудной под ногами до звезд равнодушных, далеких, холодных спесиво… Все, все вокруг как чудо волшебное, и потому, наверное, в наши первые годы так искренне верится в чудо…

Летчик, путешественник, астронавт межгалактический…

Это были мечты те самые, «детские», и так уж вышло по ходу сюжета, что мы начали именно с них. Но можно было начать и раньше. Начать как раз со времен особых, едва памятных, когда еще «так искренне верится в чудо». Ведь тогда тоже была мечта, и мечта не случайная, ведь она вполне соответствовала главной судьбоносной скрижали, то есть тому изначальному, почти инстинктивному неотъемлемому стремлению главного героя к наивысшему.

Тогда, когда взрослые спрашивали Игната:

— А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

— Волшебником! — всегда отвечал он.

Да, да, в самом начале он на полном серьезе мечтал стать волшебником. Стать волшебником, творить чудеса в необъятных полетах желаний и фантазии, творить чудеса и не менее — это, именно это в его младенческих представлениях означало подлинно наивысшее, подлинно грандиозное. Взрослые улыбались понимающе, и не пытались разъяснить, да и к чему было, ведь в жизни нашей есть вещи, о которых не стоит говорить слишком рано. В жизни нашей есть вещи, о которых стоит говорить лишь в свое время, а время это рано или поздно приходит. И вот однажды, решив, что это время пришло, мать объяснила с обеску-раживающей простотой и откровенностью, что чудес на свете нет.

В это невозможно было поверить поначалу. Это казалось несуразным, подлинно обескураживающим, несправедливым. Ну как же, такой Мир! — такой огромный, таинственный, разноцветный Мир и… без чудес. Но время неторопливо двигалось далее своим чередом, время приучало с каждым днем все более к самостоятельности, к своему собственному анализу того, что наблюдаешь повседневно вокруг. С каждым новым днем время убеждало все более, что мать говорит верно, а значит тот младенческий сказочный мир, где любое желание можно свершить по мановению волшебной палочки — мир этот уходит. Мир этот уходит, уходит навсегда и останется миром сугубо младенческим. Останется одним из самых первых и впоследствии бесчисленных по жизни нашей параллельных миров, которые с нами были когда-то, которые останутся навсегда с нами, но… никогда уже не вернутся.

В любом возрасте, на любом из этапов жизненного пути нас покидают такие миры. Приглядись и ты вспомнишь: вот, вот это было, и этим ты жил, но это уходит и никогда уже не вернется, оставшись лишь там, где-то на «волнах твоей памяти», где-то в заветных твоих «параллелях».

С каждым годом время убеждало все более, что в жизни нашей действительно нет такой чудесной штуки, как волшебная палочка. В жизни этой надо творить чудеса своими собственными руками, в жизни этой надо делать конкретное дело. И дело это по душе необходимо выбирать и выбирать основательно на целую жизнь.

Какое?

Тогда в раннем детстве Игнату казалось, что все необозримое количество людских профессий и занятий можно разделить только на два вида: романтические и неромантические. И интересовали его исключительно первые.

В этом! — именно в этом была полная ясность и ясность вне любых компромиссов. Романтика, только романтика — открыть, увидеть что-то «такое», то, что никто и никогда не видел. В романтике, в романтике именно сейчас грезился вполне равноценный эквивалент младенческой волшебной палочке, и это, по сути, было уже второе строго прослеживаемое ответвление от главной судьбоносной основообразующей ступени. Это была ступенька вторая, следующая вслед младенческой в хронологическом порядке, ступенька детская.

Чудес по мановению волшебной палочки нет и быть не может в этом Мире, но ведь у слова «чудо» имеется и другой возвышающий смысл. Чудом самым настоящим мы подчас именуем и нечто необыкновенное, исключительное, то, что поражает так искренне, восхищает до изумления, и вот отсюда как раз и открывается прямой, вполне приемлемый мосток на романтику. Увидеть, открыть, изобрести нечто необыкновенное, удивительное, воплотить в жизнь самые смелые фантастические сюжеты — это ведь тоже чудесно, это ведь тоже возвышенно, и вот здесь-то, как раз, никакая волшебная палочка и не нужна! — здесь целиком ты сам решаешь, твоя воля, желание, твой характер, твои собственные возможности.

Итак, ступень младенческую сменила решительно ступень детская. Место младенческой волшебной палочки всепоглощающе заняла детская «романтика», а отсюда уже, как истечение непосредственное, воздвигались новые ответвления, ручейки и ступеньки конкретные детских мечтаний и грез. Эти детские мечтания и грезы по мере взросления также проходили через временное сито, горнило жестокое существующих реалий, и то, что поначалу казалось подлинно романтичным при более детальном, взрослеющем рассмотрении представало уже совершенно иным, прозаичным, представало совершенно обычным и будничным.

Летчик?.. Но то, что есть за облаками, сейчас знают даже дети. Зачем летать за облака постоянно по делу службы, когда можешь просто слетать пассажиром лишь единственный раз и увидеть. А можешь и вовсе не летать, просто увидеть однообразный небесный пейзаж арктический в кино или по телевизору. Путешественник?.. Да только чего откроешь на планете родной значительного, неизведанного, когда как раз оно-то, значительное и неизведанное уже давным-давно и так открыто. Космонавт-исследователь родной солнечной системы?.. Ну ладно, вот, положим, слетали на Луну, и что? — только пыль да камни… И где гарантия, что на остальных, доступных уже и нынче планетах солнечной системы дела идут позанятнее?