В движении. История жизни - [64]

Я доплыл до буйка, ухватился за него и стал смотреть по сторонам – там были еще замечательные места для плавания, – когда кто-то ухватил меня под водой за ногу. Я дернулся, и на поверхности рядом со мной появился симпатичный молодой человек с проказливой улыбкой на физиономии.

Я улыбнулся в ответ, и мы разговорились. Он был студентом Гарварда и в Англию приехал в первый раз. Особенно ему понравился Лондон; днем он «осматривал достопримечательности», а по вечерам ходил на концерты и в театр. А вот по ночам, сказал он, ему довольно одиноко. Через неделю он уезжает назад, в Штаты. Его друг, который уехал из города, оставил ему на это время свою квартиру. Не хочу ли я зайти?

Я зашел, с радостью сбросив с себя обычный груз сомнений и страхов. Я был рад оттого, что молодой человек был хорош собой, что инициатива исходила от него, что он был столь прямодушен и искренен. И вообще, это был мой день рождения, и я вполне мог считать нашу встречу подарком.

Мы отправились к нему домой, занялись любовью, пообедали; после обеда отправились в галерею Тейт, вечером – в Уигмор-Холл, а потом – опять в постель.

Мы провели вместе чудесную неделю: дни были полны событиями, ночи – интимной близостью; праздничная, пронизанная любовью неделя. Но ему было пора возвращаться в Штаты. Ни особой грусти, ни тем более отчаяния мы не испытывали; мы понравились друг другу, нам было хорошо, и, когда наша неделя закончилась, мы расстались без боли и ничего друг другу не обещая.

И хорошо, что я не думал о будущем, потому что после этого чудесного праздника любви у меня не будет секса почти тридцать пять лет[47].

В начале 1970 года журнал «Ланцет» опубликовал четыре моих письма редактору о пациентах с постэнцефалитным синдромом и их реакции на леводопу. Я полагал, что только врачи прочитают эти письма, и был очень обеспокоен, когда сестра Роуз Р., одной из моих пациенток, подошла ко мне с экземпляром «Дейли ньюс», которая, как оказалось, перепечатала одно из моих писем, да еще и поместив на видном месте.

– Это и есть ваша врачебная тайна? – спросила она, размахивая газетой перед моим носом.

Хотя только близкий друг или родственник мог по описанию опознать пациента, я испытал такой же шок, как и сестра моей больной; я и подумать не мог, что «Ланцет» уступит статью новостному агентству, полагая, что профессионально ориентированные тексты имеют ограниченное хождение и не становятся доступными широкой публике.

В середине 1960-х годов я написал некоторое количество более специальных работ для таких журналов, как «Неврология» и «Acta Neuropathologica», и утечек в новостные агентства не было. Но теперь, подняв тему «пробуждений» своих пациентов, я вступил в более обширную область и столкнулся с весьма деликатной, даже двусмысленной проблемой различия между тем, что можно говорить, а что говорить нельзя.

Конечно, я не смог бы написать «Пробуждения» без поддержки и разрешения самих пациентов, которых не оставляло чувство, что общество их бросило и забыло; они хотели, чтобы все узнали их истории. Тем не менее, после истории с «Дейли ньюс» я сомневался, стоит ли мне печатать «Пробуждения» в Штатах. Но одна из моих пациенток проведала о выходе английского издания и написала об этом Колину. Тот послал ей экземпляр. Так всем все стало известно и в США.

В отличие от «Мигрени», которая получила хорошие отзывы как от специалистов, так и от рецензентов, ориентированных на широкую публику, выход в свет «Пробуждений» сопровождался достаточно странной реакцией. Прессой книга была принята очень хорошо. Я получил Готорнденскую премию, почетную награду в сфере «художественной литературы» (меня это удивило и взволновало, поскольку я попал в один список с Робертом Грейвзом и Грэмом Грином, не говоря уже о Джеймсе Хилтоне, чью книгу «Потерянный горизонт» я обожал подростком).

Но от своих коллег-медиков я не услышал ни слова. Ни одной рецензии не появилось в медицинских изданиях. Наконец, в январе 1974 года редактор «Британского клинического журнала», прожившего достаточно короткий век, написал о двух самых странных фактах английской жизни за прошедший год: о публикации «Пробуждений» и о полном отсутствии профессиональной критической реакции на них; редактор назвал последнее обстоятельство «профессиональной немотой» английских медиков[48].

Тем не менее за «Пробуждения» как «Книгу года» проголосовали пять известных писателей, и в декабре 1973 года Колин выпустил второе издание, организовав в связи с ним рождественский прием. Там было много людей, которых я знал и которыми восхищался, но до этого не встречал и не думал встретить. Мой отец, который постепенно отходил от годичного траура по моей матери, тоже пришел. Когда он увидел на вечеринке в мою честь так много знаменитых людей, он, похоже, перестал нервничать по поводу моих публикаций и наконец успокоился. Сам я, до этого чувствовавший себя потерянным и никому не известным, увидел, как со мной носятся и как меня превозносят. Джонатан Миллер тоже был на приеме. Он подошел и сказал:

– Теперь ты – знаменитость.

Я так и не понял, что он имел в виду; никто прежде не говорил мне таких слов.