В движении. История жизни - [51]

По случайному совпадению я оказался в Норвегии в 1958 году, остановившись на островке Крокольмен в Осло-фьорде, где у моего друга Джина Шарпа был маленький домик. «Когда я получила твою открытку с Крокольмена, – писала Ленни, – мне захотелось приехать и стать Пятницей моему Робинзону Крузо». Она закончила письмо пожеланием мне «всего самого замечательного в связи с декабрьскими выпускными экзаменами».

Год 1960-й был для нас обоих годом перемен: после сорока лет руководства школой в лесу Деламер Ленни ушла на покой, а я уехал из Англии. Мне было двадцать семь, ей – шестьдесят семь, и оба мы чувствовали, что для нас начинается новая жизнь. Перед тем как устроиться в Лондоне, Ленни решила совершить кругосветное путешествие, и, когда я уже был в Канаде, я получил письмо с парохода «Стратмор», на котором она плыла.

«Завтра мы будем в Сингапуре, – писала Ленни. – После того как мы вышли из Перта, кроме резвящихся дельфинов нас сопровождали великолепные альбатросы, удивительно грациозные, с огромным размахом крыльев; они пикировали вниз и вновь взлетали…»

В октябре, когда я начал работать в Сан-Франциско, тетя Ленни сообщила: «Я рада была получить от тебя письмо… ты действительно нашел более подходящий способ для удовлетворения своего беспокойного, ищущего духа… Я по тебе скучаю». Передавая привет от матери, тетя писала: «Ее любимый вид спорта по-прежнему – отправлять тебе посылки».

В феврале 1961 года Ленни написала о моем брате Майкле, состояние которого вновь обострилось: «Я никогда не видела Майкла в таком ужасном состоянии, как сейчас. Ненавижу и презираю себя за то, что моя жалость к нему сменилась резким отторжением и страхом. Твоя же мать, яростно защищая Майкла, заявила (надеюсь, мне удалось скрыть свои чувства), что Майкл – нормальнее всех нас, нормальных».

Ленни очень любила Майкла, когда тот был ребенком; как и тетя Энни, она восхищалась его не по возрасту развитым интеллектом и приносила ему любые книги, которые тот желал. Но теперь, чувствовала она, мои родители отрицают серьезность и истинную опасность ситуации. «Все последние недели, пока Майкл не уехал в “Барнет” (психиатрическая больница), я опасалась за их жизни. Какая печальная, какая непростая ситуация!»

Немало отдав времени поискам – снять квартиру в Лондоне было дорого, а тетя Ленни никогда не делала сбережений («У меня, как и у вас, деньги текут сквозь пальцы»), – она нашла жилье в Уэмбли: «Я думаю, тебе будет по вкусу моя маленькая квартирка. Мне нравится жить в собственном жилище, и теперь я хоть частично верну себе то, что потеряла, уехав из Деламера. Я пишу тебе письмо, а за окном цветут миндаль, крокусы, подснежники и ранние нарциссы; даже зяблик притворяется, что весна уже пришла».

Теперь, когда она жила в Лондоне, ей было проще посещать театр. Она писала: «С нетерпением жду завтрашнего вечера – иду на «Сторожа» Гарольда Пинтера… Новые молодые авторы лишены способности писать гладкие и отполированные фразы, к которым привыкло мое поколение, но им есть что сказать, и они говорят это с энергией и страстью». Ленни получала удовольствие и от общения с новым подрастающим поколением, моими племянниками, особенно детьми моего брата Дэвида. Раньше она так же радовалась мне и моим братьям.

В мае 1961 года я послал Ленни свою рукопись под названием «Канада: остановка, 1960», в которой рассказывал о путешествии по Североамериканскому континенту, и свой дневник («99») с рассказом о ночной поездке из Сан-Франциско в Лос-Анджелес. В некотором смысле это были мои первые «литературные опыты» – несколько манерные и явно рассчитанные на эффект; но я надеялся, что когда-нибудь они будут опубликованы.

«Я получила удивительные отрывки из твоих дневников, – писала Ленни. – От того, что ты пишешь и как ты пишешь, захватывает дух. Читала их и в полном смысле задыхалась». Прежде я никому не показывал эти отрывки, кроме Тома Ганна, и энтузиазм тети Ленни, в котором была и доля критики, играл для меня существенную роль.

Ленни особенно любила Джонатана Миллера и его жену Рэйчел. Они ей платили тем же. Джонатан, как она писала, «напоминает того неиспорченного, простого, сложного, яркого, достойного любви, непричесанного гения, каковым являешься и ты… На днях мы долго болтали, когда оба оказались на Мейпсбери… Это невероятно, как ему удается вместить в свою жизнь все, что он делает».

Ей нравились фотографии Калифорнии, которые я присылал. Уезжая на мотоцикле далеко за город, я всегда брал фотоаппарат и отправлял потом тете Ленни снимки калифорнийских пейзажей. «Какие замечательные фотографии, – писала она. – Необычайно похоже на Грецию, которую я видела во время моего волнующе краткого визита по пути домой из Австралии… Аккуратнее там со своим боевым конем!»

В начале 1962 года я послал ей «Счастье дороги», и она оценила этот текст, хотя и сочла, что я слишком вольничаю со словечками типа «трахаться» и «дерьмо». Я считал эти слова экзотикой, чем-то очень американским (в Англии мы никогда не позволяли себе чего-то большего, чем «педрило»), но Ленни полагала, что эти слова «раздражают, когда их используют слишком часто».