В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря - [6]

Всю ночь свирепствует ветер, и яхты с трудом пробиваются сквозь бушующее море. Я часто вижу во тьме их огоньки то там, то здесь, но поутру рядом со мной уже никого нет. Буря утихла, и «Соло» резво мчит по крупной, но гладкой зыби. Вдруг мой взор натыкается на белый треугольничек впереди, то вздымающийся из воды, то вновь исчезающий за волнами. Отдаю риф на стакселе и один из рифов на гроте. «Соло» сразу прибавляет ходу И устремляется в погоню за виднеющимся вдалеке парусом. Через несколько часов я уже различаю белый корпус. Это алюминиевая яхта, с которой мы в Пензансе стояли борт о борт, в гонке ее ведет один из двух пришедших на ней итальянцев. Подобно большинству участников, это общительный и дружелюбный парень. Что-то у него там неладно. Его штормовой стаксель оглушительно хлопает на ветру и сильно колотит по палубе. Я окликаю его, но ответа не получаю. Проходя мимо, фотографирую его яхту, а затем, спускаюсь вниз и несколько раз вызываю его по радио. Ответа нет. Наверное, спит. А когда на море опускается ночь, слышу радиоразговор одного гонщика с организатором, из которого узнаю, что итальянец затонул. К счастью, его самого благополучно подобрали. Когда я обгонял его, он, по-видимому, боролся с проникающей внутрь водой, стараясь ликвидировать течь.

На третий день на расстоянии примерно одной мили от меня показывается грузовой теплоход. Связываюсь с ним по радио, и вахтенный штурман сообщает мне, что они видели двадцать две яхты из двадцати шести стартовавших после меня. Это известие меня здорово приободряет. Но ветер опять крепчает. «Соло» упорно борется с бурным морем. Необходимо принять какое-то решение относительно дальнейшей стратегии: либо рискнуть быть увлеченным в печально известный Бискайский залив и там уже пробовать как-то прошмыгнуть мимо мыса Финистерре, либо повернуть и направить яхту в открытое море. Я выбираю залив, надеясь, что прохождение атмосферного фронта позволит мне выйти на ветер и чисто обойти мыс. Но ветер все усиливается, и вскоре «Соло» уже скачет по десятифутовым волнам, замирая на мгновение на гребне и затем обрушиваясь по противоположному склону вниз. Мне приходится все время держаться, чтобы не слететь с рундука, на котором я сижу. В такелаже завывает ветер. Час за часом «Соло» раскачивается и боком скользит по волнам, содрогаясь при каждом ударе от киля до клотика. Море яростно колотит по днищу и в борт моей яхты, в каюте стоит оглушительный грохот. Громыхают кастрюли и металлические банки. Падает и разбивается бутылка с маслом. Но спустя часов восемь я приспосабливаюсь к подобному существованию. Вокруг сгущается темнота. На палубе делать больше нечего. Вползаю в кормовую каютку, где чуть-чуть потише, чем в носовой, втискиваюсь в койку и засыпаю.

Проснувшись, я вижу, что на полу каюты плещется вода, в которой плавает вся моя штормовая одежда. Я мигом выскакиваю из койки и обнаруживаю трещину в бортовой обшивке. С каждой волной через нее вливается новая струя воды, а сама трещина становится немного длиннее. Начавшееся разрушение яхты будет развиваться неудержимо — по принципу домино. Передвигаясь резкими скачками, словно мангуста на охоте, я сдергиваю паруса, закрываю трещину обрезком доски и крепко его подпираю. В течение следующих двух суток я медленно пробиваюсь к побережью Испании.

За двадцать четыре часа, прошедших после моего прибытия в Ла-Корунью, туда же подходят еще семь участвовавших в «Мини-Трансате» яхт. Две из них столкнулись в море с судами, на одной сломался руль, остальные же просто сыты по горло. Похоже, что «Соло» наткнулся на какой-то плавающий предмет. Весь корпус снаружи исполосован царапинами; возможно, это было бревно. Мне приходилось много видеть их в море, попадались даже целые деревья, дрейфующие по волнам. А чего только не встречали другие моряки, с которыми я разговаривал, за годы своих морских странствий — начиная от грузовых контейнеров, свалившихся за борт с грузовых судов, и кончая рогатыми стальными шарами, похожими на плавучие мины времен второй мировой войны. Одна яхта, путешествовавшая у американских берегов, нашла даже покачивающуюся на поверхности океана ракету!

Что ж, гонка для меня закончена. Незнание испанского языка усложняет организацию ремонта. Мне не удалось найти ни одного француза, который согласился бы прикатить сюда по каменистым и ухабистым дорогам Испании, чтобы заняться починкой «Соло». Денег мало. Лодка полна морской воды, разлитого растительного масла и битого стекла. Электронный авторулевой перегорел. В довершение ко всему меня самого валит с ног болезнь. И вот, разбитый и подавленный, с температурой 39, я валяюсь в насквозь пропитанном сыростью хаосе своей каюты.

Впрочем, мне еще сравнительно повезло. Из двадцати пяти других принявших старт яхт не меньше пяти навеки исчезли в волнах, хотя, по счастью, никто из яхтсменов при этом не утонул. На финиш у Антигуа придет только половина нашей парусной флотилии.

Четыре недели уходит на ремонт, и вот наконец я могу опять спустить «Соло» на воду. Я не уверен, что моих финансов и припасов хватит на плавание в Карибское море, но что домой мне сейчас не добраться — это совершенно точно. К моей великой радости, члены «Клуба наутико» Ла-Коруньи оказались людьми добрыми и отзывчивыми. «Платить не нужно. Все, что в наших силах, для моряков-одиночек мы делаем бесплатно». Все эти четыре недели шторма ежедневно терзают Финистерре. Клубная гавань полна яхт, чьи экипажи поджидают здесь возможности прорваться к югу. Мы все немного припозднились в нынешнюю навигацию. По утрам палуба покрывается инеем, и с каждым днем все больше проходит времени, прежде чем он стаивает. И когда наконец «Наполеон Соло» в крутой бейдевинд проходит Финистерре, я чувствую себя так, словно одолел мыс Горн.