В доме веселья - [15]

На этом миссис Пенистон считала свой долг исполненным. Она просто стояла в стороне, предоставив Лили самой себе. Сначала Лили принимала это с искренней самоуверенностью, потом уверенности поубавилось, а сейчас она чувствовала, что отчаянно ищет точку опоры в этом мире, который еще так недавно казался принадлежащим ей по праву. Как это произошло, она не знала. Порой Лили думала, что во всем виновата бездеятельность миссис Пенистон. Или, может, сама она чересчур энергична? Не слишком ли явно она стремится к победе? Может быть, ей не хватает терпения, гибкости, скрытности? Девушки более молодые и податливые десятками выскакивали замуж, а ей уже двадцать девять, и она все еще мисс Барт.

У Лили начались вспышки гнева на судьбу, она страстно желала сойти с дистанции в этой гонке и жить самостоятельно, зависеть только от себя. Но что за жизнь ожидала ее в таком случае? У нее едва хватало денег, чтобы заплатить портнихе по счету да разделаться с карточными долгами, и ни одно из тех поверхностных и пестрых увлечений, которые она величала «своими вкусами», не было настолько сильным, чтобы сделать осмысленной ее жизнь во мраке. Ах, нет! Она была слишком умна, чтобы лгать себе самой. Так же сильно, как и ее мать, Лили ненавидела убожество, и до последнего дыхания она будет сопротивляться ему, снова и снова карабкаясь вверх, выныривая из пучины, пока не достигнет сияющего чертога успеха, стены которого слишком скользкие, чтобы на них удержаться.

Глава 4

Утром Лили нашла на подносе с завтраком записку от хозяйки дома.

«Драгоценная Лили, если для тебя не будет слишком обременительным сойти вниз к десяти, не могла бы ты заглянуть ко мне в кабинет и помочь в одном скучном дельце?»

Лили смахнула записку на пол и со вздохом рухнула на подушку. Ей будет слишком обременительно сойти вниз к десяти — в Белломонте это было все равно что встать с первыми лучами солнца, — и она слишком хорошо знала, какое именно «скучное дельце» ее ожидает. Хозяйскую секретаршу мисс Прагг срочно вызвали куда-то, и теперь некому писать записки и заполнять карточки для обеденного стола, отыскивать потерянные адреса и выполнять прочую светскую рутину. Подразумевалось, что мисс Барт должна срочно заполнить лакуну, и обычно она безропотно признавала свои обязанности.

Однако сегодня это обострило ощущение зависимости, возникшее у Лили вчера при изучении чековой книжки. Все, что ее окружало, способствовало непринужденности и приятности. Окна были распахнуты навстречу искрящейся свежести сентябрьского утра, меж пожелтевших кустов она заметила живые изгороди и цветники, постепенно уводящие от линейной правильности клумб и дорожек в свободные извивы парка. Горничная разожгла в камине небольшой огонь, и он весело перемигивался с косыми солнечными лучами, лежавшими на темно-зеленом, как мох, ковре и ласкавшими изогнутый бок старинного инкрустированного стола. К кровати был придвинут столик с подносом, на котором так гармонировали друг с другом фарфор и серебро, и букетик фиалок в тонком стакане, и письма поверх аккуратно свернутых свежих газет. В этих продуманных атрибутах роскоши не было для Лили ничего нового, но, хоть они и составляли часть привычной для нее атмосферы, она по-прежнему оставалась чувствительной к их чарам. Их вид вызывал в ней ощущение избранности, причастности ко всем утонченным демонстрациям богатства.

Однако так называемая просьба миссис Тренор внезапно напомнила Лили о ее зависимости, и она встала и оделась в таком раздражении, которого, будучи весьма благоразумной, обычно себе не позволяла. Зная, что подобные эмоции оставляют след не только на лице, но и в характере, она сочла маленькие морщинки, обнаруженные ночью, предупреждением впредь быть осмотрительнее.

Миссис Тренор приветствовала ее как ни в чем не бывало, и это усилило раздражение Лили. Ты вытаскиваешь человека из постели в такой ранний час, чтобы, сияя свежестью, он делал для тебя монотонную бумажную работу, так дай понять, что испытываешь особое уважение к его жертве. Однако в голосе миссис Тренор не было и намека на это.

— О, Лили, как это мило с твоей стороны, — только и вздохнула она над ворохом писем, счетов и прочей домашней корреспонденции, коммерческий дух которой плохо сочетался с элегантностью письменного стола. — С самого утра просто кошмар сегодня, — прибавила она, расчистила немного пространства в самом центре беспорядка и встала, уступая место мисс Барт.

Миссис Тренор была статна и белокура. Высокий рост выгодно скрадывал ее полноту. Ее румяная блондинистость сохранилась без особых видимых потерь, несмотря на сорок с лишним лет бурной и бесполезной деятельности, разве что черты лица несколько утратили прежнюю живость. О ней трудно было сказать что-нибудь определенное, кроме того, что, обладая чрезмерным инстинктом гостеприимства, она, казалось, могла существовать только в качестве хозяйки, окруженной толпой гостей-нахлебников. Коллективная сущность интересов миссис Тренор избавила ее от обычного женского соперничества, единственное сильное чувство, которое она способна была испытывать, — ненависть ко всякой женщине, которая может накрыть более пышный ужин или развлечь гостей лучше, чем она. Поскольку ее светские таланты, подкрепленные банковским счетом мистера Тренора, почти всегда сулили ей триумф, успешность развила в ней беспринципное добродушие по отношению к прочим представительницам ее пола, и в личной классификации друзей мисс Барт миссис Тренор не значилась среди тех, с кем надо держать ухо востро.