В доме Шиллинга - [5]

– Крестьянское хозяйство! – пробормоталъ сквозь зубы Феликсъ и съ досадой повернулся въ другую сторону.

Тамъ разстилался чудный цвѣтникъ передъ домомъ Шиллинга, и онъ вздохнулъ какъ-то свободнѣе – тамъ онъ всегда чувствовалъ себя болѣе дома, чѣмъ въ монастырскомъ помѣстьѣ. Черезъ обвитую плющемъ стѣну онъ конечно видѣлъ только часть лужайки, посреди которой билъ фонтанъ, также ему видны были за поворотомъ зеркальныя стекла оконъ между каменными орнаментами арки, а противъ стѣны возвышались въ три ряда великолѣпные платаны, отдѣлявшіе владѣнія Шиллинга отъ сосѣдей съ другой стороны. Ихъ ему было видно вполнѣ – они тянулись двойной аллеей съ южной стороны дома съ колоннами отъ уличной рѣшетки до самаго сада. Эта великолѣпная аллея была нѣкогда любимымъ мѣстомъ игры его и его маленькаго друга Арнольда; въ ней всегда царили пріятный полусвѣтъ и прохлада, и въ жаркіе дни она служила барону Крафту вмѣсто салона: здѣсь подъ деревьями онъ принималъ посѣтителей, отдыхалъ и пилъ кофе послѣ обѣда.

Теперь тамъ также стоялъ кофейникъ на столѣ, но не мѣдный, хорошо ему знакомый, а серебряный. И вообще на столѣ стояло много cepебряной посуды, а среди нея сверкали маленькіе хрустальные графины съ ликерами, – прежде никогда такъ роскошно не накрывался столъ для кофе, и сидѣли тогда на простыхъ бѣлыхъ деревянныхъ садовыхъ скамьяхъ, теперь же между деревьями была разставлена чугунная садовая мебель: разноцвѣтные валики и подушки были разложены кругомъ, а поставленныя тамъ дорогія ширмы образовали уютный, защищенный отъ вѣтра уголокъ.

Еще болѣе чуждой была ему дама, которая въ эту минуту вышла изъ дома и, какъ бы ожидая кого-то, стала ходить взадъ и впередъ… Мать Арнольда давно умерла, сестры у него никогда не было и единственной представительницей дамскаго пола въ домѣ, насколько помнилъ Феликсъ, была добрая толстая экономка. Теперь же по прошествіи почти двадцати лѣтъ въ тѣни аллеи блестѣлъ голубой шелковый шлейфъ и въ домѣ Шиллинга равноправно съ старымъ барономъ стали властвовать женскій духъ и женская воля.

Когда Феликсъ два мѣсяца тому назадъ былъ въ монастырскомъ помѣстьѣ на похоронахъ тетки, въ Кобленцѣ состоялась свадьба Арнольда. Передъ тѣмъ другъ коротко и сухо сообщилъ ему, что женится на „долговязой дѣвушкѣ“, кузинѣ изъ Кобленца… Такъ это и естъ она, молодая жена и новая госпожа въ домѣ Шиллинга, длинная худая фигура съ узкими плечами, плоской грудью и согнутой спиной, какъ у всѣхъ очень высокихъ и худыхъ людей, но съ важной осанкой и манерами, ясно указывавшими на хорошее происхожденіе и воспитаніе. Лица онъ не могъ хорошо разглядѣть; профиль показался ему длиннымъ, англійскаго типа, цвѣтъ лица блѣдный, но прекраснымъ украшеніемъ молодой женщины служили великолѣпные бѣлокурые, изящно причесанные волосы, которые, казалось, тяготили эту молодую головку.

Она съ нетерпѣніемъ посматривала на окна и дверь дома и то переставляла, то поправляла посуду и хлѣбную корзинку.

Изъ дома вышла молодая особа въ бѣломъ фартукѣ, очевидно, горничная. Она накинула на плечи своей госпожи теплую мягкую шаль и надѣла ей на руки перчатки, причемъ дама стояла, какъ автоматъ: она вытянула свои длинныя тонкiя руки и держала ихъ неподвижно, пока не были застегнуты всѣ пуговки; она не шевельнулась, когда дѣвушка, ставъ на колѣни, застегнула разстегнувшуюся пряжку ея цвѣтного башмака, не промолвила ни слова, только, несмотря на теплый іюньскій вечеръ, плотно закуталась въ шаль, точно озябла.

– Избалованная и нервная! – подумалъ Феликсъ, когда она сердито опустилась въ уголъ дивана, обложеннаго подушками.

Между тѣмъ изъ дома вышелъ Адамъ, давнишній слуга стараго барона Крафта. Онъ былъ вдовецъ и имѣлъ десятилѣтнюю дочку, которую теперь велъ за руку.

Горничная прошла мимо него, презрительно пожавъ плечами, а дама, сидѣвшая на диванѣ, даже не замѣтила, что онъ ей поклонился. Феликсъ очень любилъ тихаго серьезнаго служителя, наружное спокойствіе и хладнокровіе котораго вошли въ поговорку въ домѣ Шиллинга. Поэтому его очень удивила тревожная торопливость, съ которой онъ прошелъ лужайку и покинулъ домъ Шиллинга, чтобы черезъ нѣсколько минутъ вступить на монастырскій дворъ. Его маленькая дѣвочка закричала отъ страха и ухватилась за него, когда большой индѣйскій пѣтухъ, яростно заклохтавъ, бросился на нее, какъ бы намѣреваясь сорвать съ нея красное платьецо.

Старикъ отогналъ злую птицу и сталъ успокаивать дѣвочку, но самъ онъ былъ взволнованъ. У него захватило духъ и щеки горѣли, какъ у пьянаго.

Феликсъ видѣлъ лишь мелькомъ, какъ старый баронъ, опираясь на руку сына, вошелъ въ платановую аллею и съ рыцарскимъ привѣтствіемъ опустился на диванъ подлѣ своей невѣстки, – чувство искренняго участія увлекло его отъ окна въ сѣни. На нижней площадкѣ лѣстницы онъ на минуту остановился. Служанки только что ушли съ яйцами и масломъ, и мать его вынимала жаркое изъ печи.

– Брата нѣтъ дома, Адамъ, – сказала она слугѣ, стоявшему въ дверяхъ кухни.

Она поставила дымящуюся сковороду на каменную подставку и подошла къ двери.

– Неужели вы опять пришли надоѣдать ему глупой исторіей?

– Да, госпожа маіорша, прервалъ онъ ее вѣжливо, но твердо, я пришелъ за этимъ. Только господинъ совѣтникъ можетъ еще мнѣ помочь: онъ лучше всѣхъ знаетъ, что я невиновенъ – онъ восстановитъ истину.