В долине смертной тени [Эпидемия] - [8]

Внезапно Соланж резко остановилась.

— Ты чего? — спросил Станислав.

Соланж указала рукой на дом.

— Это же самый настоящий дворец, — изумленно произнесла она. — Версаль. Так я его буду называть.

8.

— Папа, я не понимаю, зачем мы туда едем? — Этот вопрос Ростислав повторил уже несколько раз, и Азаров понял, что избежать ответа сыну не удастся. Хотя говорить на эту тему прямо сейчас совсем не хотелось. К тому же придется утаить некоторые факты, а этого он желал еще меньше.

— Ты сам много раз мне говорил, что твой брат дядя Миша едва ли не главный российский коррупционер, — продолжил сын. — И однажды ты непременно сделаешь фильм-разоблачение о нем. Ты передумал?

— Ничего, Ростик, я не передумал. Но изменились обстоятельства. Так уж все складывается.

— И как же все складывается? — насмешливо поинтересовался Ростислав.

Азаров невольно скосил на него глаза. Уж очень сын бескомпромиссный и принципиальный, у него либо так, либо никак, практически не просматривается полутонов. Конечно, это качество можно списать на молодость, но его не покидало ощущение, что когда Ростислав станет старше, то не сильно изменится.

— Позвонил твой дедушка и очень просил приехать к Михаилу. Впервые за долгий срок собирается почти вся семья. Если я правильно понял, не будет только твоей мамы и твоей сестры. Кстати, там будет Рената, а у вас, насколько я знаю, хорошие отношения.

— Это не причина ехать в дом ее отца.

— Возможно, — согласился Азаров. — Но она будет рада тебе. Мне кажется, вы с ней давно не виделись.

— У нас слишком разные представления на многие вещи, — пожал плечами юноша. — Я не так давно приглашал Ренату на наше мероприятие, но она не захотела пойти. А есть еще причина ехать к дяде Михаилу?

— Есть, — посмотрел Азаров на сына. — В Москве опасная эпидемия, а там мы будем от нее хоть как-то защищены. Нам всем надо пережить эти страшные времена. Хотя бы для того, чтобы изменить этот мир.

— И другой возможности это сделать нет?

— Есть, конечно, но я же говорю: так, совпало. Кстати, там будет и дядя Станислав, а ты же интересовался его творчеством.

— Я видел пару его фильмов, мне они понравились, — не слишком охотно признался Ростислав.

— Вот видишь, будет, о чем с ним поговорить. Ты же сам хотел учиться на режиссера. Или передумал?

— Я еще не решил.

— По крайней мере, общение с ним тебе поможет с выбором. Что же касается Михаила, то рано или поздно фильм о нем мы сделаем.

— А как вы будете общаться? Вы же лет пять не разговариваете.

— Больше пяти. Не знаю. Поживем, увидим. Чего сейчас загадывать. Вот приедем — и все станет ясным. Только прошу тебя, не лезь в бутылку. Обещаешь?

— Я постараюсь, папа. Но не обещаю.

— Я хотел тебе давно сказать, но все не было случая — ваше движение мне представляется излишне радикальным. Вы слишком бравируете своей ненавистью к режиму. Одно название: «Непримиримые» чего стоит.

— И это говоришь ты, — удивился Ростислав. — Тебя считают главным оппозиционером нынешней власти.

— Положим не главным, а только одним из главных. Но я не об этом. Понимаешь, Ростик, всегда опасно, когда ненависть слишком сильно захватывает человека или подчиняет себе целое политическое движение. Это плохо кончается для всех. Я в свое время немало изучал подобных примеров. И знаю, во что это может вылиться.

— Что же ты предлагаешь?

— Снизить обороты. А уж во время эпидемии, тем более. Наш Комитет борьбы с коррупцией решил, что пока не пройдет этот мор, мы ограничим публикацию наших новых расследований. Сейчас должны быть другие приоритеты.

— Это ваше дело. А наше движение такого решения не принимало.

— И напрасно. Власть и без того не справляется с ситуацией. Если еще и нещадно бить по ней, будет хуже не ей, а людям. Пусть все кончится, и мы предъявим всем свои счеты. Мы тщательно анализируем, что происходит. И обязательно обнародуем все претензии и обвинения. И еще одно, что я хочу тебе сказать: я очень беспокоюсь за твое здоровье. Вы молодцы, что помогаете больным и нуждающимся. Но от этого опасность заразиться вырастает многократно. Подумай, нужно ли тебе так рисковать. Тебе всего восемнадцать.

— А тогда кому можно рисковать? Тем, кому, к примеру, двадцать пять? Можно считать, что они уже достаточно пожили?

Азаров невольно вздохнул, он прекрасно сознавал, что в глазах сына этот аргумент выглядит крайне неубедительным. Но где взять другой, чтобы уберечь Ростика от заражения?

— Послушай, папа, я понимаю тебя. Но поверь, мы же не идиоты и не самоубийцы. И принимаем все меры, чтобы не заразиться.

— Это вы правильно делаете, но все равно опасность сохраняется большая.

— Сейчас везде опасно. Во всем мире ежедневно умирает тысячи людей.

— Знаешь, Ростик, это как-то не утешает. Достаточно того, что страшно за маму и Ларису. Они, как на зло, застряли в самом эпицентре итальянской эпидемии.

— Я тоже за них тревожусь, — сказал Ростислав. — Когда они вернутся?

— Не представляю. Регулярное сообщение между Россией и Италией прервано. Летают лишь отдельные чартерные рейсы. Я пытался найти способ посадить на них маму и Ларису, но ничего не смог сделать. Все зависит от случая.