В долине Аргуна - [60]

— Калимат, у тебя есть валидол? — тихо спросил Жебир.

— Как же так, дорогой, — засмеялась старушка, — ты мне сар, а я тебе валидол? Нет у меня валидола. Не держим. Давай-ка, я лучше выведу тебя на свежий воздух, и ты пойдешь домой.

Едва передвигая ноги, опираясь на старушку, Жебир вышел в прихожую. Тут он все-таки присел на скамеечку. Его рассеянный взгляд упал невзначай на кеды, стоявшие в углу.

— Что это такое? — спросил он, видимо немного придя в себя.

— Это? — хозяйка нагнулась и подняла то, на что сектант указывал взглядом. — Кеды. Разве никогда не видал?

— Видал. Но почему они такие маленькие?

— Потому что это мои кеды.

— Зачем они тебе?

— Я в них бегаю.

— Куда?

— Вокруг дома. Для здоровья. Три раза в день. Утром, в полдень и вечером. Я же тебе говорила. Пока ты смотрел телевизор и пил чай, я совершила вечернюю пробежку.

— О милосердный аллах! — Жебир снова схватился за сердце. — Так вот она о чем говорила! Я думал, она о молитвах. Раньше мусульмане знали салят альфаджр — утреннюю молитву, салят аззурх — полуденную молитву, салят альаср — послеполуденную молитву, салят альмагриб — молитву при заходе солнца, салят альиша — молитву в начале ночи, салят альлейль — ночную молитву… А теперь они знают утреннюю пробежку, полуденную пробежку, вечернюю пробежку… Видеть это гораздо труднее, чем ловить голыми руками тигров…

Глава тридцатая

Как ни горько, как ни безнадежно было все то, что Жума узнал о Ханбекове во время прямой трансляции по телевидению из его кабинета, святой шейх все-таки решил предпринять еще одну попытку удержать Сату Халовича в своих тенетах: уж очень важное место занимал Ханбеков в опасной игре Жумы, уж очень тревожно складывалась в последнее время обстановка для секты.

Люди Жумы всюду искали Сату Халовича, пытались гости с ним в контакт, но он не появлялся на улице, не ходил на работу, его телефоны ни дома, ни в райисполкоме не отвечали… Вскоре по всему району распространилась черпая весть о болезни завсельхозотделом. Его обязанности взял на себя Али Сапарбиев.

Жума не верил в болезнь Ханбекова. Он считал, что старик хитрит, решив пересидеть дома тревожные дни. Но в то же время Жума хотел использовать слух о болезни в своих интересах: ведь этот слух давал вполне благовидный повод для визита к болящему. Бирка и Сапи получили указание нанести такой визит.

Выбрав тихий погожий вечерок, друзья-мюриды направились к Ханбекову. Через дверь, открытую в сад, никем не замеченные, они проникли во внутренние покои. В руках у того и другого были традиционные подарки. Ханбеков действительно лежал в постели, дремал.

— Добрый вечер, Сату! Ассалям алейкум! — согласным нежным дуэтом пропели мюриды.

— Что такое? Кто здесь? — тотчас встрепенулся Ханбеков.

— Это мы, твои лучшие друзья. Принесли тебе сердечный привет от святого шейха, нашего беспорочного владыки, посланника аллаха.

Сату Халович болезненно поморщился, брезгливо потряс головой, как от касторки, и отвернулся к стене.

— Уходите отсюда. Я не желаю вас больше знать.

— Сату, — дружелюбно заворковал Бирка, — разве добрый мусульманин встречает так гостей! Посмотри, что мы тебе тут принесли в подарок.

— Знаю я ваши подарки. Дальше дохлого гуся у вас фантазия не работает. Забирайте свою дохлятину и сматывайтесь.

— Вай, вай, как грубо! А мы-то, Сапи, старались. Ну, все равно. Достань-ка японский магнитофон.

Ханбеков трепыхнулся было, чтобы повернуться, но все-таки совладал со своими корыстными чувствами и остался в прежнем положении.

— Включи-ка, Сапи. Там есть одна любопытнейшая пленочка.

Раздался мягкий щелчок, и комнату заполнил отчетливый голос Ханбекова: «Я очень люблю тебя, друг мои, и мысленно обнимаю, но нам есть о чем подумать… Я целую край твоей священной одежды (звук поцелуя)… Ну, прощай, звезда души моей!»

Ханбеков подскочил на кровати, словно его ткнули в бок раскаленным шилом, и повернулся к мюридам.

— Что это такое?!

— Концерт, записанный по трансляции из Большого зала консерватории в Москве, — змеиной улыбкой улыбнулся Бирка. — Только ты, Сапи, ошибся, надо пораньше включить пленку.

Сапи дал задниц ход, выждал и снова включил магнитофон, — вся сцена телефонного разговора Жумы с Ханбековым была воспроизведена слово в слово.

— Вот каковы теперь ваши подарочки. Ну, хорошо! — Сату Халович был бледен, губы его дрожали. — Вы установили в моем кабинете аппарат для подслушивания. Да знаете ли вы, что это карается законом!

— С чего ты взял, что аппарат для подслушивания! Это запись по проводам.

— Какая разница! Это все равно беззаконно. И теперь вы хотите шантажировать меня этой пленкой. Но удастся! У меня есть свидетель, который подтвердит, что этот разговор я вел не всерьез, больше того, я смеялся над Жумой.

— Знаем, — спокойно сказал Бирка, — только это не свидетель, а свидетельница. Не думаем, чтобы ты прибег к ее показаниям, — с этими словами он достал что-то из бокового кармана пиджака и протянул Ханбекову.

Это была фотография, сделанная с экрана телевизора. Она запечатлела завсельхозотделом райисполкома Ханбекова Сату Халовича, шестидесяти двух лет, в его служебном кабинете; левой рукой он держал телефонную трубку, а правой отнюдь не отеческим жестом привлекал к себе секретаршу Непси Хугаеву, двадцати шести лет, и тянулся своими ответственными губами к ее секретарским губам.