В долине Аргуна - [18]

— Неужели ты надеешься провести ночь в одной машине со святым шейхом? — негодующе спросил Жума, вновь включая мотор и выруливая на другую дорогу.

Абдулрешид ужаснулся в душе своей дерзости, но и перспектива провести всю ночь под открытым небом, особенно ввиду радикулита, его не вдохновляла.

— Прости, о непогрешимый, недостойного раба своего, — жалко затараторил он, — прости, прости… Я устроюсь где-нибудь в другом месте — на крыле, например, на капоте или под машиной, если чего-нибудь подстелить…

Непогрешимый зловеще молчал и яростно гнал машину по опасной извилистой дороге. Бедного старика мотало из стороны в сторону.

Минут через сорок бешеной гонки машина въехала в просторную долину, по которой протекает Аргун, и остановилась метрах в ста от берега реки.

Жума выключил мотор, погасил фары и вылез из машины, осмотрелся. Абдулрешид, не медля ни секунды, поместил свое седалище на оставленное теплое место. Он не только хотел еще раз испытать прилив возвышенных чувств, но и был твердо уверен, что тепло святого шейха, воспринятое столь непосредственно и полно, самое лучшее лекарство против двадцатипятилетнего радикулита. Но ночь была весьма прохладна, и Абдулрешид с отчаянием, со слезами на глазах ощущал, как быстро и стремительно уходит из-под него благотворное тепло святого, бессмысленно и бесполезно растворяясь в черной ночи.

Вернулся Жума. Он достал из багажника банку колбасного фарша и большой туб с мягким сыром.

— Что ты будешь есть, колбасу или сыр? — спросил он Абдулрешида.

— Колбасу, — без тени колебания, без малейшей рефлексии ответил проголодавшийся божий будильник.

Конечно, фарш сытнее, но Жума с легким сердцем отдал его старику, так как консервный нож куда-то запропастился и было еще неизвестно, удастся ли фарш открыть.

— Ну вот, — сказал он, отвинчивая крышечку туба, — и у тебя и у меня консервы, я поделился по-братски.

— О, как ты справедлив и милосерд! — отозвался Абдулрешид, лихорадочно вертя в руках круглую банку и не решаясь спросить нож.

Святой шейх опустошил туб, смял его и отбросил в сторону. Затем он несколько раз громко хлопнул дверцей машины, постучал кулаком по крышке багажника, сделал несколько резких гудков — все это для того, чтобы разбудить аллаха, если тому вздумалось прилечь. Лишь после шумовой увертюры шейх влез на крышу машины, постелил там затертое вафельное полотенце, заменявшее ему саджаду — коврик для молитвы, встал на него коленями лицом к востоку и, наконец, начал бить поклоны и молиться.

Сияла луна, мерцали звезды, невдалеке шумел Аргун, где-то в горах порой вскрикивали ночные птицы, а святой шейх шептал:

— О всемогущий аллах! Если ты не спишь! Зачем, всемилостивый, ты дал мне в сподвижники на моем тяжком пути такого отпетого негодяя, как Солтахан, и такого неодолимого полудурка, как Абдулрешид? Я им доверяю, я наставляю их на путь истинной веры, порой, как только что, например, я их даже кормлю. А что получаю взамен? Одну неблагодарность или нерадение. Ну, пожалуйста, освободи меня от подобных людей, всемогущий, и дай других, достойных. Уповаю на твою мудрость и на твое милосердие. Аминь! Спасибо за внимание.

Жума слез с крыши. Абдулрешид, остервенело урча, бегал вокруг машины, пытаясь прокусить зубами банку.

— Я ложусь, — сказал Жума, откидывая сиденье, — а ты будешь до рассвета прохаживаться вокруг, охраняя меня, себя и машину. Когда рассветет, можешь взобраться на крышу. Только не громыхать!

Он захлопнул дверцу, запер ее изнутри, задернул занавески, надел ночную пижаму и, тепло укрывшись, вскоре захрапел.

А Абдулрешид все возился с консервами. Он швырял их оземь, пытался раздавить между двух камней, грел на костре, надеясь взорвать, топтал ногами, зажимал и давил под мышкой, — а банка оставалась по-прежнему крепкой и свежей, как опытный боксер после первого раунда.

Вдруг божий будильник завизжал от радости: его осенило! Он нашел два плоских камня, положил между ними банку и поставил это сооружение у левого переднего колеса «Волги». Теперь надо накатить машину на камни, и ее груз, конечно же, раздавит банку! Но как бы при этом не разбудить святого шейха…

Пыхтя, обливаясь потом, жалобно повизгивая, умирая от страха, терзаемый голодом Абдулрешид во всю силу своих скудеющих стариковских возможностей принялся толкать сзади машину.

— Что происходит? — недовольным сонным голосом спросил Жума, отдернув занавеску. — Абдулрешид, где ты?

— Я здесь, о несравненный! — старик раболепно прильнул лицом к стеклу.

— Почему вздрогнула машина?

— Не могу знать, о повелитель… Может быть, это тебе просто пригрезилось в твоих святых снах…

— Может, может, — сонно проворчал Жума, переворачиваясь на другой бок.

Перевернувшись, он вдруг почувствовал что-то жесткое под бедром. Сунул руку — это оказался консервный нож, неизвестно как попавший в карман пижамы. Первое побуждение души даже у святых шейхов нередко бывает благородным: сперва Жума подумал: не дать ли нож Абдулрешиду? Но шейхи гораздо тверже, чем остальные смертные, следуют совету Талейрана относительно первого побуждения: в следующий миг Жума вспомнил дерзкое желание старика спать в машине и, крепко стиснув нож в кулаке, скоро заснул.