В дни войны: Семейная хроника - [156]

Папа преодолел мое сопротивление и нежелание служить у американцев, и мы с сестрой отправились «наниматься». Наугад, в район, где мы знали, находятся американские учреждения. Мы не знали тогда — какие. На краю города, рядом с «американским районом» стояли два больших здания, рядом. Одно из них, четырехэтажное, было, как мы потом узнали: военное управление по гражданским делам. Или, как его еще называли, главная квартира управления районом, расположенным вокруг реки Заале. Во главе стоял темноглазый, темноволосый человек, которого мы позднее хорошо узнали, в чине, кажется, капитана, — Карлов, очень неприятный полный человек, форма на нем сидела ужасно — он был явно не военный, а штатский, и говорили, презлой. Другое здание — одноэтажное длинное, с огромными окнами. Из обоих зданий входили и выходили американцы в своих формах цвета хаки, особенно оживленно было около второго, одноэтажного здания. Мы стояли на тротуаре в нерешительности, не зная, в какое из этих зданий, собравшись с духом, войти. В это время к тротуару подъехал и остановился как раз у того места, где мы стояли, большой открытый «опель». На красном переднем кожаном сиденьи сидели два американских офицера (мы тогда не разбирались в офицерских чинах). Один, очень смуглый, загорелый, большой, с орлиным носом и яркими черными глазами, какими-то дикими, как у ястреба, другой — чуть с потрепанным лицом, желтыми усиками и водянистыми глазами, слегка на выкате. Загорелый офицер, сидя за рулем автомобиля, пролаял: «Что вам здесь нужно?» (Американская манера выражаться — добродушно-грубая.) Я в полной растерянности видела только новую великолепно разглаженную форму, вопросительный, не очень дружелюбный взгляд черных глаз и слышала совершенно невежливую манеру разговаривать, мы тогда думали — манеру завоевателей.

Мы очень робко сказали, зачем мы пришли в их «американский» район. Опять темный офицер удивил нас своим прямолинейным способом задавать вопросы: «Кто вы? Немцы?» Узнав, что мы русские, бесцеремонно спросил: «Вы совершенно уверены, что вы русские?» — «Конечно, уверены». — «Тогда будете работать для нас, личными переводчиками: нам нужны и немецкий, и русский языки!» Сказал опять все в своей отрывистой манере, словно приказания отдавал, коротко и резко: плата будет такой-то (назвал цифру — я даже не поняла какую), завтра в девять часов явитесь в наше учреждение «7-th Air Force H.Q.» (Главная квартира 7-й армии Воздушного Флота) и мотнул головой на одноэтажное здание, но все не отпускал нас, как приворожил, и мы не знали, уходить ли нам или ждать еще, что он нам прокричит. Сосед его сидел, помалкивал, рассматривая нас водянистыми глазами, и при этом усмехался — очень было неприятно и хотелось уйти от его взгляда. Офицер за рулем указал бесцеремонно пальцем на меня: «Вы будете работать для меня! А вы, — тут он перевел палец на сестру, — для капитана Руда». Махнул нам рукой — не то честь отдал, не то просто отмахнулся, нажал ногой на газ, машина рванулась, взревев, и оба «начальника» умчались. Мы шли домой в большом раздумьи, решила я еще раз поговорить с родителями: не лучше ли отказаться от всей затеи, пока не поздно. Сестра была недовольна, что палец черноглазого офицера не выбрал ее личной переводчицей, ей тоже не понравился взгляд водянистого Руда, а мне было и беспокойно, и даже страшно: я плохо понимала речь «нового начальника» (он был жителем техасской провинции, как оказалось), и его манеры произвели на меня пугающее впечатление — какой-то дикой скрытой силы, уверенной и невоспитанной. Внешне же он был очень хорош, даже красив, может быть, но красив некультивированно. По книгам Фенимора Купера я такими представляла себе индейцев с перьями в головных уборах, с гиканьем скачущих на полудиких лошадях в набеге на поселения бледнолицых.

Родители были успокоены, что мы «устроились на службу», семейство же Р. отчаянно нам завидовало: томная Софи вздыхала, поднимала глаза к потолку и жаловалась: «И все этот Марась! Если б не он — я тоже бы сделалась переводчицей (хотя она не владела английским) — или стала бы служить у американцев кем-нибудь!»

Все время нашей службы у американцев меня не покидало чувство внутреннего беспокойства: не было привычных нам человеческих отношений, не было спокойных условий службы — всегда неожиданности. Мой «босс» был всегда корректен, даже по-своему любезен, но я всегда во время службы, во время переводов для него, во время всех разъездов и частных с ним разговоров была во внутреннем напряжении и всегда начеку: я никогда не могла угадать и предвидеть его реакций — он был как полуобъезженный конь, ударами копыт устраняющий все преграды. Звали моего «босса» Даниэль О'Коннор или Дани, как он приказал мне величать его и как все его звали в нашем бюро. Он был в чине капитана, но вскоре его произвели в чин майора, чему он громко и как-то откровенно по-детски радовался: он подошел к моему письменному столу, встал передо мною молча, сияя и сверкая глазами и зубами и новыми знаками отличия — на пилотке, на плечах в петлицах. Я ему сказала: «Good morning, Major Dany». Он еще больше засиял и отдал мне честь. Все в бюро должны были выпить вина за новый чин О'Коннора, что мы и сделали; «босс» сестры капитан Руд еле скрывал зависть и весь потемнел, хотя много выпил стаканов за здоровье нового майора, как будто его, Руда, произвели по крайней мере в чин генерала.