В дни торжества сатаны - [13]

Милостивые государи! Я вижу, как ваши губы складываются в насмешливую улыбку. Я слышу, как вы с веселым пренебрежением говорите: любезный сэр — можете не продолжать. Мы уже знаем, в чем дело. Да, знаем и мы ждали такого конца. Вы просто влюбились в красивую мисс Мэри. Не так ли?

Увы, — я должен вас огорчить, милостивые государи. Мне очень неприятно делать это, но поступить иначе я не могу. Я должен разочаровать вас: бывший президент Синдиката трестов и не думал влюбляться. Да, и не думал. И по очень простой причине: любовь так же мало знакома его сердцу, как голому полинезийцу астрономические выкладки и вычисления. И еще потому, что Джон Гарвей давно уже вычеркнул из своей жизни женщин, хотя бы они были в миллион раз прекраснее и обольстительнее, чем мисс Мэри. Почему — хотите вы знать? Очень просто: потому что, если человек начинен золотом, как мешок крупой, то водопад женской любви обрушивается не на него, а на его начинку. А это, смею вас уверить, совершенно неинтересно.

Нет, нет — не говорите мне об исключениях. В моей жизни было тридцать восемь разочарований и ни одного исключения. В этом отношении позвольте мне больше верить самому себе, чем всем психологам любви.

Между прочим, я пришел к убеждению, что в партере вовсе не так жарко, как я воображал. В особенности, если сидеть в дальнем углу красной мавританской гостиной. Мисс Мэри вполне согласна со мной в этом вопросе. Вообще, с некоторого времени партер начинает мне нравиться несравненно больше, чем мой «подвал». В конце концов, там довольно мрачно.

Замечательно еще то, что в присутствии брата моей милой гостьи, мистрис Стивенс или кого-либо из моих друзей, гостиная становится гораздо менее уютной. Не понимаю, чем это можно объяснить…

Джордж — прямая противоположность сестре. Он нисколько не склонен к лени и кейфу. В самую отчаянную жару он идет бродить по острову, интересуется каждой постройкой, каждым сооружением. Очень любит заводить разговоры с обитателями моих владений. Особенно интересуется он радио-станцией. По его словам, он никогда не имел возможности наблюдать ее работу вблизи. Нужно будет как-нибудь свести его туда — доступ на станцию дозволяется лишь очень немногих официальным лицам и без меня Джорджа не пустят. В общем, он мне нравится, т. е. почти нравится. Его сильная, стройная, тренированная фигура и энергичное лицо безусловно вызывают симпатию. Но он очень мрачен. Отчего он так мрачен? И почему в его красивых глазах вспыхивают по временам странные огоньки?

Впрочем — он с континента. И, верно, немало перестрадал и пережил.

Конечно — это так. А в общем — он милый.

Глава VII

Я давно уже не заглядывал в тетрадь и не прибавлял к своим отрывочным записям ни одной строчки. Сегодня мне хочется, наконец, подвести итог событиям последнего месяца. Мне необходимо хотя бы на несколько часов стать прежним Джоном Гарвеем. Мистером Джоном Гарвеем из Нью-Йорка. Я должен дать сам перед собой отчет во всех моих мыслях и поступках за эти тридцать дней.

Да, да, — пожалуйте-ка сюда, милейший друг. Пожалуйте к ответу. И заранее имейте в виду — вам не помогут никакие увертки. Вас требует к допросу не кто иной, как джентльмен, который в течение пяти лет повелевал всем континентом Нового Света и привык читать в сердцах людей самые тайные и хитрые мыслишки так же легко, как написанный на отличной машинке доклад секретаря Синдиката трестов.

Итак, — начинайте, высокочтимый сэр. Говорите без всякого стеснения и совершенно откровенно. Во-первых — сейчас далеко за полночь и все давно спят. Во-вторых, если бы в доме еще и не спали, то все равно нас здесь никто не подслушает: когда ушел Джефферсон, я собственноручно запер за ним выходную дверь. Что касается этой бутылки виски и ящика с сигарами, то они свидетели не из болтливых. За их скромность я вполне ручаюсь.

Гм… Я вижу — вы смущены. Вы не знаете, с чего начать? Хорошо, я вам помогу. Что вы скажете, например, о ваших отношениях к мисс Мэри?

Что? Говорите громче, мистер Гарвей. Громче и яснее. Вы лепечете что-то о дружбе? Милый мистер Джон — ваша попытка обмануть меня очень неудачна. Ваши хитрости шиты белыми нитками. В лучшем случае, они могли бы одурачить только какого-нибудь жалкого простака. И то при условии, что его не успели еще просветить проповедники «земного рая».

Ах, сотрите, ради Бога, с вашего лица выражение оскорбленного недоумения. Во-первых — оно очень не идет к вам, а во-вторых, вы не хуже меня знаете, что приведенный вами аргумент зиждется далеко не на прочном фундаменте. Вернее, этого фундамента вовсе нет. Вам угодно знать, почему? Потому, что дружба между мужчиной и женщиной — химера. Слышите ли — химера.

Вы не возражаете? Впрочем — это довольно трудно сделать.

Дорогой сэр! Считаю, что по первому пункту вы разбиты наголову. С вашего разрешения, мы перейдем сейчас к остальным. Если вы позволите, я, для сокращения нашего диспута, просто буду предлагать вам вопросы. Вопросы краткие и ясные, на которые вы должны так же кратко и ясно отвечать. Вы согласны? Отлично.

Итак, если мисс Мэри вам не друг, то кто же она?

Вам небезызвестно, конечно, что не очень старого еще и физически здорового мужчину могут влечь к молодой женщине чувства, число которых весьма ограничено. Я лично всегда подразделял их на две категории: чувства, если можно так выразиться, бесполые и чувства, основанные исключительно на половом влечении. К первой категории принадлежат: чувство родственное, чувство дружбы и чувство симпатии. Ко второй — чувство грубой похоти и, наконец, чувство любви.