В дни поражений и побед - [9]

Однажды Сергей сидел и писал домой:

«Я посылаю вам третье письмо, но ответа до сих пор не получил. Знаю, конечно, что не ваша это вина, а все-таки досадно. За меня не беспокойтесь, я доволен своей жизнью и своим положением как раз настолько, насколько вообще может быть доволен человек. Работы серьезной и ответственной у курсов очень много, и я целиком ушел в нее. Производство в красные командиры я должен получить в сентябре, но поговаривают, что нас выпустят и раньше. Если все будет благополучно, то заеду тогда домой».

Окончил письмо, запечатал его в конверт и хотел спуститься вниз, как вдруг в комнату вбежал запыхавшийся Владимир, а за ним следом Николай.

– Дело есть, Сергей.

– Тут брат кругом какая-то чертовщина твориться начинает.

– В чем же дело?

– Сегодня я стоял на дневальстве. Когда сменился, захватил книгу и улегся под кустом в роще. Кругом – никого, вдруг слышу шаги, гляжу – начальник. Я вспомнил про твои, Сергей, подозрения. Куда, думаю, его чорт несет? И тихонько за ним. А он возле крайней дороги у овражка встретился с тем самым человеком.

– С Агорским? – живо спросил Сергей.

– Да! Передал ему довольно большой синий сверток и сказал несколько слов. А затем пошел как ни в чем не бывало на курсы к артиллеристам.

– Странно что-то!

Друзья задумались.

– Знаете что? – сказал Сергей. – Тут дело не чисто. Возможно, что он передал ему какие-нибудь сведения. А затем прошел дальше действительно по делам к артиллеристам, чтобы скрыть следы своей отлучки. Надо потолковать с комиссаром.

Вместо заболевшего и несколько тяжелого на подъем прежнего комиссара теперь на курсы был назначен другой, молодой еще, умный и энергичный летчик Ботт.

Пошли к нему и рассказали все с самого начала.

– Вот что, товарищи, – сказал он. – Если арестовать Сорокина, то пожалуй никаких улик не найдется, а предупрежденные сообщники скроются, и дело будет закрыто. А кроме того, на чем в сущности основаны все эти подозрения? Ведь неловко, право, будет, если между ними просто какие-нибудь личные дела.

– Сверток бы достать! – сказал Владимир.

– Я попробую! – промолвил все время молчавший Николай.

– Ты! Каким образом?

– Это уже мое дело, – коротко ответил он. И быстро вышел.

XIII

То время, когда Николай поправлялся от полученного ранения, было временем еще более тесного и дружеского сближения с Эммой. Пользуясь привилегией больного, он встречался с ней каждый день. По вечерам с товарищами собирались вместе в красивом оживленном клубе. Один раз даже побывали в театре. Николай видел в Эмме теперь близкого и надежного друга. Вот почему Николай, во время разговора с Боттом быстро взвесив положение вещей, бросился к Эмме. Он вызвал ее в рощу.

– Что случилось? – тревожно спросила она.

– Случилось что-то скверное, Эмма. И я рассчитываю только на твою помощь.

– Чем я могу помочь? И в чем?

– Слушай, Эмма! Мы много говорили обо всем с тобой и кажется хорошо друг друга поняли. Теперь ты должна постараться помочь нам разрешить одну задачу.

– Что же такое?

– Твой отчим – белый офицер.

Эмма вздрогнула, чуть-чуть даже отшатнулась от него и побледнела.

– Как! Ты знаешь?

– Знаю! Я давно об этом догадался… А его брат, кажется, шпион, – резал Николай.

– Юрий Борисович? – и она посмотрела на него большими, удивленно испуганными глазами.

– Слушай меня внимательно, – продолжал он. – Сегодня к нему попали какие-то бумаги, и ты должна постараться во что бы то ни стало достать их, если еще не поздно, – твердо проговорил он.

Она несколько раз взволнованно порывалась перебить его. Николай продолжал неумолимо:

– Эмма! От этого, может быть, зависят сотни и тысячи жизней честных и преданных своему делу людей. Эмма! Мы много с тобой говорили, теперь тебе надо решить, с нами ты или нет. Этот шаг будет бесповоротным. Эмма! – добавил он вдруг другим голосом, – сделай, пожалуйста, если сможешь. Это для нашего дела и… для меня.

После долгого молчания Эмма тихо ответила:

– Но если я и достану, то как же я тебе передам сегодня, не отлучаясь от дома?

– Я буду ждать до поздней ночи возле снопов соломы, в вашем огороде, и ты перебросишь их тихонько через плетень.

…

Чай пили дома, потому что на дворе хотя и тепло было, но собирались тучи.

Пришел и Юрий Борисович, быстро сбросил на вешалку возле веранды пальто и спросил, проходя в глубь комнаты:

– Чай есть? Ну хорошо, дайте мне чего-нибудь закусить поскорее, потому что мне скоро бежать по делам.

Все уселись за стол. Старухи болтали. Агорский с жадностью ел жаркое. Эмма разливала чай и напряженно думала: «Сверток верно большой, в карман френча не войдет, должно быть в пальто». – И в голове уже мелькал план.

Тучи сгустились, послышался далекий еще отзвук грома.

– Мама! – громко сказала, вставая, Эмма. – Сейчас пойдет дождь, пожалуй белье замочит в палисаднике.

– Ах ты, боже мой! правда, беги скорей, Эммочка, и тащи сюда.

Эмма торопливо вышла. Вот и вешалка, вот и одежа; она торопливо ощупывает карманы, один из них оттопыривается от плотно засунутого свертка. – Здесь!

Она быстро срывает свое пальто, Агорского, прихватывает чей-то чепчик и бежит к плетню.

– Николай! Коля!

– Здесь.

– Держи! Уноси все скорее, – бумаги в кармане.