В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии - [43]

Бухарест, сентябрь 1916 года

Печать возмущена ночным нападением. Правда, Бухарест является крепостью, но следовало бы знать, что на фортах уже нет орудий. Говорят, что «Адверул» сообщил, что геройская оборона имела большой успех, что воздушный корабль потерпел тяжелую аварию и снизился близ Бухареста, что туда выехала комиссия, которая должна установить, был ли то аэроплан или цеппелин.

Бухарест, сентябрь 1916 года

Сегодня ночью он опять прилетал, и на этот раз совершенно неожиданно. Он как будто появился с другой стороны, со стороны Плоешти; во всяком случае дунайская стража его прозевала. К утру посольская стража, которой поручено смотреть за тем, чтобы в доме нигде не горело огня, увидела, как над посольством, совсем близко к крыше, медленно опустилась гигантская масса и несколько минут парила, очевидно ориентируясь… Никто ее не заметил, пока он внезапно не пустил мотора и не бросил первую бомбу совсем близко от посольства. По-видимому, он летел очень высоко, а затем спустился совсем неслышно. Говорят, что бомба попала в дом посланника Треспеа Кресиану и что убито двадцать жандармов; королевский дворец также получил повреждение. Правительство, понятно, недовольно действиями воздушной обороны, но утешается тем, что она напрактикуется. Практики в ближайшем будущем, несомненно, предстоит много. Наш отъезд все оттягивается под всевозможными предлогами. Одно время казалось, что нас выпустят в Болгарию. Эта мысль очень улыбалась Братиану, потому что в готовности Болгарии пропустить поезд он видел гарантию того, что она не проектирует нападения. Но этот расчет не достаточно обоснован. Е. и В. очень озабочены тем, что румыны их задерживают и, очевидно, хотят их повесить, как шпионов. Я заявил: «Мы здесь останемся все или уедем все вместе. Выдан никто не будет». Это как будто несколько успокоило их.

* * *

Как и следовало ожидать, эти ночные посещения имели для нас неприятные последствия. Румыны очевидно вообразили себе, что они имели дело не с цеппелином, а с австро-венгерскими аэропланами и что мое присутствие в городе будет служить некоторой охраной против этих налетов. После первого налета они заявили, что за каждого убитого румына будут казнены десять австрийцев или венгров; не удивительно, что после того враждебное отношение, которым мы были окружены, все возрастало. Еда, которую нам приносили, становилась все хуже и хуже, а под конец у нас отрезали водопровод. Благодаря этому при тогдашней тропической жаре и переполнению дома, который в нормальное время был рассчитан на двадцать человек, а теперь вмещал в себя сто семьдесят душ, не прошло и суток, как от этих невыносимых условий несколько человек заболело сильнейшей малярией, – причем ни доктора, ни аптеки нельзя было добиться. Лишь благодаря энергичному вмешательству голландского посланника ван Вренденбурха, взявшего на себя нашу охрану, удалось наконец-то изменить условия, в которых мы были поставлены, и предотвратить эпидемию.

Наш военный атташе, обер-лейтенант барон Ранда выразился очень удачно. Один из наших румынских «надзирателей над рабами» нанес нам свой очередной ежедневный визит и произнес одну из своих обычных широковещательных речей – в стиле тех, которыми румыны сейчас вообще склонны превозносить настоящее положение вещей. Отвечая ему, Ранда проронил имя «Макензен». Румын удивился незнакомому имени и спросил: «Qu’est que Makensen? Je connais beaucoup d’allemands, mais je n’ai jamais fait la connaisance de M-r Makensen»[12]. Три месяца спустя Макензен уже занял всю Валахию и имел резиденцию в Бухаресте – и надо думать, что к этому времени и наш румын усвоил это имя.

Наконец нас отпустили домой через Россию, и мы проделали трехнедельное, но все же интересное путешествие через Киев, Петербург, Швецию и Германию. Прожить три недели в поезде может показаться долгим. Но так как ко всему в жизни привыкаешь, то многие из нас по прибытии в Вену не могли уснуть в своих собственных кроватях, потому что недоставало качанья вагонов. Кроме того, наш экстренный поезд имел все удобства, и нам даже было доставлено своеобразное развлечение. На большой станции Барятинской близ Киева нас неожиданно продержали несколько дней по просьбе Братиану. Причина этого так и осталась невыясненной. Вероятно, в это же время возникли препятствия при выезде румынского посланника из Софии, и с нами обращались, как с заложниками.

Путешествие через неприятельскую страну было весьма любопытно. В то время как раз шли кровопролитные бои в Галиции, и нам и днем и ночью встречались беспрерывные поезда, или везущие на фронт веселых, смеющихся солдат, или оттуда – бледных, перевязанных, стонущих раненых.

Население всюду встречало нас удивительно приветливо, и здесь мы не замечали и следа той ненависти, которую мы испытали на себе в Румынии. Все, что мы видели, проявляло себя под знаком железного порядка и строжайшей дисциплины. Никто из нас не верил в возможность того, что эта страна находится накануне революции, и, когда по моем возвращении император Франц-Иосиф спросил меня, достал ли я какие-нибудь данные об ожидающейся революции, я ответил решительно отрицательно.