В День Победы - [65]

— Если бы я могла ходить! Ну, хоть немного! Пусть с палочкой!..

Как-то она вскользь упомянула, что некоторые из лечивших, осматривавших консультировавших ее врачей допускали выздоровление, нет, не просто успокаивали по соображениям гуманности, но серьезно и убедительно вселяли надежду. Они говорили про какие-то возможные условия в течений паралича, когда весьма благоприятными оказались бы специальные массажи, ванны и упражнения для ног. Я поразился, что об этом важном обстоятельстве девушка рассказывает в последнюю очередь. А дальше меня прямо-таки залихорадило от желания со своей стороны помочь любимому человеку. Надолго оставив, этюдник в одном укромном уголке, который был замаскирован переплетением ветвей, срывая то лист над головой, то травинку под ногами, я взволнованно ходил вокруг девушки и повторял:

— Почему же ты пренебрегаешь советом врачей?

— Да нет, — отвечала она со вздохом, — советом я не пренебрегаю. Господи, сколько я ждала этих самых «возможных условий»! Что только мама со мной не делала!.. Мы парили ноги, растирали, сгибали и разгибали. Я даже пыталась стоять, держась за коляску. Мама поддерживала меня под руки и уговаривала шагнуть. Чтобы заниматься со мной, она оставила работу в одном учреждении и берет машинописные заказы на дом. Я побывала, наверное, во всех санаториях. Меня лечили и грязями, и уколами, и гипнозом. Мама от отчаяния становилась даже суеверной и возила меня к одной старушке… Но ничего не выходит! Ноги меня не держат!.. В детстве, когда я была еще здорова, я иногда во сне отлеживала одну ногу, потом соскакивала с постели и неожиданно падала. Пока не восстанавливалось кровообращение, не могла ходить. Теперь примерно то же самое чувствую в обеих ногах. Нет, я не виню врачей за невольный обман. Но… как мне бывает тяжело.

Надя от волнения покрылась капельками пота. Я же со свойственным молодости нетерпением и неблагоразумием воскликнул:

— Попробуй что-нибудь еще! Давай я тебе буду помогать! Я тебе друг!..

— Не надо, — мягко ответила Надя. — Не будь таким идеалистом. Ты очень добрый. Но какой же ты… чудной.

Она взглянула на меня с виноватой улыбкой, а я, увлекшись, потерял голову и принялся настаивать:

— Попробуй тренироваться опять! Сейчас же! Не откладывая!.. Под лежачий камень вода не течет!..

— Хорошо, — тихо сказала девушка, вдруг бледнея и глядя на меня с тревогой. — Возьми меня под руки. Только не спеши…

Я зашел ей со спины, осторожно подхватил Надю под мышки и вынул из коляски. Потом я коснулся ее ногами земли и попробовал слегка отпустить свои руки. Нет, она совершенно неспособна была стоять. Ноги ее подгибались, и, сколько я ни старался помочь ей преодолеть слабость, Надя этого сделать не смогла. Я возвратил ее в коляску, а сам отошел в сторону.

Вытирая платком пот на лице, прерывисто дыша и через силу улыбаясь, она сказала:

— Вот видишь! Я же говорила тебе!.. Ничего не выйдет!..

— Нет, выйдет! — произнес я ожесточенно. — Должно выйти!

— Хорошо, — покорно сказала девушка, — Я согласна и буду тебя слушать…

Она закусила губу и отвернулась, и я не решился возобновить разговор. Постояв еще немного возле Нади, я вернулся к этюднику, но восторгаться природой и работать больше не мог. Я просто сидел на берегу пруда, на маленьком ступенчатом обрыве, и глядел, как мимо моей ноги скачет к воде лягушонок, как над прудом витает «малярийный» комар, касаясь водной глади. Переплетенные ветки отбрасывали на воду сетчатую тень. Солнце отражалось нестерпимо для глаза, если подвинуть голову и поймать фокус зеркала пруда. В общем, снова обстановка была замечательная, но не рассеивала моего тяжелого настроения.

Конечно, наши родительницы не могли относиться безучастно к тому, что их взрослые сын и дочь постоянно встречаются и вместе проводят время. Своей матери я сам рассказал о Наде; и, взглянув на меня испуганно и участливо, какая-то немного жалкая в поломанных и скрепленных веревкой очках, мать произнесла:

— Да как же так, сынок? А что дальше будет? Ведь она убогая!

— Ничего не будет, — ответил я не без досады. — Что нужно, то и будет. Надя мне самый близкий на свете человек.

— Нет, ты подожди, — произнесла она, беря меня за руку и заглядывая мне в глаза. — Ведь тебе пора заводить семью. Я хочу, чтобы у меня были внуки. Так ты можешь на всю жизнь остаться холостым. Чего в этом хорошего?..

— Если будет нужно, останусь холостым, — сказал я резковато.

Но гораздо труднее было отвечать Нине Емельяновне. Узнав мой адрес, она как-то пожаловала к нам и села на стул, который я ей вежливо предложил. Моя мать совершенно растерялась, встретив важную гостью, наделенную приятными чертами лица, гордым взглядом, грациозной походкой, сохраняющую чувство собственного достоинства при таком несчастье с дочерью. Мать кинулась накрывать на стол, но Нина Емельяновна взяла ее за руку и, хмурясь, сказала:

— Не надо. Давайте просто поговорим.

Я предчувствовал, что именно скажет она, и сидел опустив глаза. Моя мать с беспокойством посматривала то на меня, то на гостью. Нина Емельяновна, не глядя на меня, произнесла:

— Уважаемый Иван…

— Данилович, — подсказал я.