В День Победы - [50]

— Да что же в этом плохого? По-моему, вполне достойное занятие.

— Ничего, конечно, плохого нет, но я бы, кажись, лучше за так все отдала. Только меня за дурочку сочтут.

— Удивительно, — только и произнес Александр Николаевич и скрестил руки на груди, разглядывая Федосью Марковну сперва с любопытством, наконец с прежним мучительно усиливавшимся напряжением, будто выискивая в глубине ее глаз тайный источник света.

Когда они начали урок, то оказалось, Федосья Марковна самостоятельно прочла уже весь букварь. Она сообщила об этом со свойственной ей скромностью, сдержанно гордясь собой.

— Я же говорил, что вы молодец, — снисходительно произнес Александр Николаевич, не умаляя и собственных заслуг.

— Я уж и плакаты сама разбираю! — не удержалась она от радостного восклицания. — Иду по станции, задеру голову и бормочу: «Миру — мир», «Да здравствует социализм во всем мире», «Слава труженикам села». Потом оглянусь по сторонам, и неловко сделается.

— Ну вот, — произнес учитель, — теперь вы можете читать и книжки. Я вам подберу какие-нибудь, с картинками. Где шрифт покрупнее. Читайте на здоровье.

— Спасибо тебе, — просто сказала Федосья Марковна, проявляя в позе и в легком наклоне головы свое врожденное благородство. — Спасибо, милый. А там, глядишь, и письма писать выучусь. Писать-то мне некому, а напишу я, к примеру, Никаноровне. Пусть, старая, голову поломает, кто ей письмо послал. А потом признаюсь, что это я. Вот удивится-то!..

Старушка весело засмеялась и насмешила своего учителя. Их нынешний урок был как-то празднично бездеятелен; а день был солнечен, тих и чем-то, если не смотреть в окно и не видеть желтеющих листьев, напоминал Александру Николаевичу день сдачи последнего экзамена на аттестат зрелости. Посидев и поговорив еще немного, учитель и ученица расстались. Вскоре Саша зашел в магазин и купил книжку русских сказок, которую и передал старухе к большой ее радости.

8

Простыв однажды на сквозняке, она захворала. Александр Николаевич узнал об этом и немедленно отправился к Федосье Марковне.

Она лежала на кровати. Как только молодой человек постучал и переступил порог, хозяйка попыталась встать ему навстречу, но он попросил ее не делать этого, тогда она просто села, откинув ветхое стеганое одеяло и поставив на пол обутые в стоптанные валенки ноги. Смущенно отворачиваясь, она принялась поправлять круглый пластмассовый гребень в волосах, наконец спохватилась, взяла со спинки кровати платок и накрыла им голову. Александр Николаевич снял с вешалки ее старомодное суконное полупальто и накинул старухе на плечи.

На постели у нее он увидел подаренную им книжку, раскрытую в самом начале. Дальше он с интересом осмотрел небольшую комнату. Русская печь была выбелена. В разных щелях стен, оклеенных обоями, торчали какие-то сухие травы. Наконец Александр Николаевич остановил взгляд на увеличенных фотографиях двух парней и одного подростка. Портрет подростка был украшен расшитым полотенцем, как это большей частью делается не в русских, а в украинских деревнях.

— Это ваш младший?

— Да, это Петя, — произнесла Федосья, слегка поворачивая голову и выражая голосом смиренную печаль, которая с течением времени стала звучать как почти обыкновенная интонация.

Саша увидел, как его ученица осунулась, как сильно сдала, что было вполне естественно для ее состояния. Морщины ее стали глубже, а глаза провалились, утратили живой блеск и свойственную молодости остроту взгляда. Теперь это были глаза просто дряхлого, к тому же больного человека, слезящиеся, близорукие, даже мутноватые. От слабости Федосья Марковна мелко трясла головой. Она строго глядела на Александра Николаевича, а он все сильнее печалился, так что уж стал бояться, как бы ему не заплакать.

Стараясь улыбнуться, она виновато произнесла:

— Вот… Прихворнула.

— Вы бы лежали, — ответил он ей, трогая свои повлажневшие веки и смущенно светлея лицом.

— Ничего, — она махнула рукой. — Уже скоро поднимусь. А то совсем было худо. Думала, помру.

— Может, вам надо помочь? — спросил Саша, не зная, о чем еще говорить в подобной обстановке.

— Да нет, не беспокойся.

— Может, в магазин надо сходить?

— Не печалься обо мне. За мной есть кому присмотреть. То Никаноровна, то Романовна заглянут. Мы в случае чего всегда друг к дружке ходим.

— Тогда давайте я вам чаю вскипячу.

— Нет, Сашенька, — решительно повторила она. — Ты лучше иди. Не смотри на меня такую. Смотри, когда поправлюсь.

* * *

Скоро настала ему пора уезжать из Корягина. Напоследок Саша попросил бабушку еще раз пригласить старух. За день до его отъезда они собрались почти в полном составе, не пришла только Меланья Прохоровна, сославшись на слабость в ногах.

Опять эти бабки, выпив винца, пели в саду у Татьяны Тихоновны. Александр Николаевич поощрял их, но дожидался, когда наступит очередь Федосьи Марковны. Наконец ее очередь наступила. Старуха принялась рассказывать свои «стихи». Она рассказывала «стихи» прежние и новые. В ее облике, в голосе была какая-то особенная серьезность и добросовестность. Видя, как Федосья старается, городской гость благодарил ее взглядом. Когда же она закончила выступление, Саша улыбнулся и кивнул своей ученице.