В дебрях Центральной Азии - [13]

За время отсутствия приказчика нужно было организовать все это. В Чугучаке я знал китайского купца, который тайком покупал золото от золотоискателей, работавших в Тарбагатае. Я посетил его и условился, что буду приносить золото небольшими порциями, чтобы получать деньги на расходы.

Вблизи двора, в котором мы жили, был пустырь достаточной площади с несколькими большими деревьями и полуразвалившейся фанзой. Его владелец, проживавший в городе, согласился продать его недорого, а консул провел эту покупку. Я нанял нескольких рабочих и построил домик, службы и склад, все это, конечно, без затей, из сырцового кирпича с простой крышей, так что к половине лета все было готово. Лобсын уехал на свою летовку и, не торопясь, при случае покупал хороших верблюдов; изредка приезжал ко мне за деньгами.

Когда вернулся приказчик с своим караваном, я переселился в свой дом, а затем съездил в Семипалатинск, где продал в отделении Сибирского банка часть оставшегося золота, закупил разных товаров за наличные, поэтому с большой скидкой, и обозом увез их в Чугучак. К этому времени в половине августа летние жары спали. Верблюды, которые в начале лета линяют и слабеют, почему хорошие хозяева берегут их, так как в это время у них спины легко портятся при перевозке тяжестей, в половине августа уже покрыты новой шерстью.

Верблюды, закупленные Лобсыном, отдохнули, подкормились. Мы снарядили караван из семи хороших верблюдов и в конце августа, наняв еще погонщика монгола, отправились втроем в глубь Монголии. Мы не стали сбывать товар русским и китайским фирмам в городах и крупных монастырях, а повели торговлю непосредственно с монголами на их кочевьях и в небольших монастырях.

Через два с половиной месяца мы вернулись в Чугучак, распродав весь товар и закупив вместо него на местах частью за деньги, частью в обмен шерсть, кожи, цыновки. Сырье я отправил обозом в Семипалатинск, где нашел посредника, скупавшего это сырье для отправки в Россию.

Вот я и описал свое первое путешествие не по торговым делам. И невольно поставил себе вопрос: для чего и для кого я сделал это описание? Должен признаться, что мысль об этом подал мне Николай Иванович, консул Боков. Давно уже, после первой нашей с Лобсыном поездки на Алтай к запрещенному руднику, о которой я ему рассказал подробно за стаканом чая, он сказал мне: «А почему бы вам, Фома Капитонович, не записывать свои дорожные впечатления? Вы так хорошо умеете рассказывать о них, что слушателю хочется послушать еще и еще и задать вам вопросы о том или другом из ваших приключений. Попробуйте записывать на стоянках по вечерам при свете костра или днем во время дневки все, что видели по дороге в новых местах, что наблюдали, какая местность, каких людей встречали, что испытывали по поводу той или другой встречи или события в пути. А вернувшись домой и перечитывая эти беглые записи в карманной книжке, вспоминать все день за днем, что видели и слышали, о чем думали при разных приключениях, и записать подробнее. И на старости лет вам самим будет интересно перечитывать свои описания и вспоминать о былом или даже обработать эти записи, как следует, и напечатать описание своих путешествий. Ведь этот край, где мы живем - мало известный, никем как следует не описанный, а вы изъездили его уже вдоль и поперек и знаете его хорошо».

Уговорил он-таки меня, и я начал вести записи во время переездов с места на место, а зимой и весной, сидя в лавке, куда за целый день зайдет только десяток покупателей, я эти записи пополнял и переписывал в тетрадку. Так и накопились с годами десятка три тетрадок, и на старости лет, когда я перестал искать приключений и клады древностей, я их решил обработать, переписать и пополнить.

Воскресшие рудокопы старого рудника

Зимой я съездил опять в Семипалатинск и отвез туда скупленное в Монголии сырье, получил за него деньги, продал часть еще оставшегося золота, закупил разных товаров и привез их в Чугучак. Теперь амбар на моем дворе был наполнен, и я мог торговать понемногу в нашем пригороде. Лобсын был у меня агентом, объезжал зимовки киргизов и калмыков в Джаире, Барлыке и Уркашаре, показывал образцы товаров и сообщал, что все это можно купить у меня в амбаре.

Но пора, наконец, сообщить, какой облик имеет этот мой приятель и компаньон, выращенный мною из беглого дамского воспитанника, нищенствовавшего в Чугучаке.

Ему было лет 13, когда я взял его к себе, весной 1875 г. Он был одет в лохмотья, сам грязный, исхудалый донельзя. Он сидел вместе с стариком китайцем у ворот консульской усадьбы, читал молитвы и протягивал руку прохожим. В сильные морозы приходил иногда в мой амбар погреться. Я стал его расспрашивать, узнал, почему и как он сбежал из монастыря в долине Кобу, обнаружил, что он еще не испорчен нищенством, сметлив, услужлив, и решил приютить его. Вымыл, одел, приучил к работе в амбаре, доставать тюки, разворачивать их, отмерять аршином. Покупателей было немного, и я стал учить его русскому языку, а сам практиковался с ним по-монгольски. Он откормился у меня, подрос, и в конце лета я взял его с собой подручным в торговом караване. Эта работа ему понравилась, и он оказался прекрасным помощником, привязался ко мне, как к родному отцу, а я его также полюбил.