В дебрях Африки - [74]

– Я не вернусь больше к папочке, – сказала она ему однажды. – Но ты скажи ему, что мне было очень грустно… И попроси его, чтоб он приехал ко мне сюда…

– Ты вернешься, – возразил Стась.

Больше ничего он не мог произнести, потому что чуть сам не закричал от муки.

Нель продолжала чуть слышно, слабеньким голосом:

– Папочка приедет, и ты приедешь когда-нибудь… Не правда ли?

При этой мысли улыбка озарила ее худенькое личико, но через минуту она опять повторила, еще тише:

– Но мне так жалко…

С этими словами она склонила головку на его плечо и начала плакать. Стась, превозмогая собственные страдания, прижал ее к груди и сказал с жаром:

– Нель, я без тебя не вернусь. И… и я сам не знаю, что я буду делать без тебя на свете.

Наступило молчание, во время которого Нель опять уснула. Стась отнес ее в жилище. Но не успел он выйти оттуда, как с верхушки скалистого мыса прибежал Кали и, размахивая руками, стал кричать с возбужденным и испуганным лицом:

– Великий Господин! Великий Господин!

– Что тебе? – спросил Стась.

Негр протянул вперед руку и, указывая на юг, проговорил:

– Дым!

Стась приставил ладонь ко лбу и, направив взгляд в указываемом направлении, увидел действительно при красноватом свете низко стоявшего уже солнца полосу дыма, поднимавшегося далеко в степи, между верхушками отдаленных, довольно высоких холмов.

Кали весь дрожал, так как хорошо помнил страшные дни неволи у дервишей и был уверен, что это – их становище. Стась тоже подумал, что это должен быть не кто иной, как Смаин. И в первую минуту он страшно испугался. Этого только еще недоставало! Нель при смерти, а тут еще дервиши! Опять плен, опять возвращение в Фашоду или в Хартум, под власть Махди или под кнут Абдуллаги. Если их поймают, Нель умрет в первый же день, а он останется на всю жизнь невольником. А если даже ему удастся когда-нибудь убежать, то что для него жизнь, что для него свобода без Нель? Как он взглянет в глаза отцу или мистеру Роулайсону, если дервиши бросят ее после смерти гиенам, а он не сможет даже сказать, где находится ее могила?

Эти мысли проносились с быстротой молнии в его голове. Ему вдруг захотелось непременно посмотреть на Нель, и он направился к баобабу. По пути он приказал Кали погасить огонь и не зажигать его ночью, а сам вошел внутрь дерева.

Нель не спала и чувствовала себя лучше. Когда Стась вошел, она тотчас же поспешила сообщить ему об этом. Саба лежал возле нее и грел ее своим огромным телом, а она гладила его легонько по голове и смеялась, когда он ловил пастью крошечные пылинки, кружившиеся в полосе света, образуемой в дереве последними лучами заходящего солнца. Она была, по-видимому, значительно бодрее, так как через минуту заявила Стасю с довольно веселой гримаской:

– А может быть, я не умру?

– Наверняка не умрешь, – ответил Стась. – Раз ты чувствуешь себя после второго приступа сильнее, тогда третьего и совсем не будет.

Нель начала моргать глазами, точно обдумывая что-то, и проговорила:

– Если бы у меня был тот горький порошок, который так помог мне после той ночи со львами, – помнишь, – тогда я и не подумала бы умирать, – вот столько бы не подумала.

И она показала на пальчике, как мало она была готова в ту минуту умирать.

– Ах, – печально воскликнул Стась, – я отдал бы не знаю что за крошечную щепотку хинина.

И он подумал, что если бы у него было достаточно этого лекарства, он дал бы Нель целых два порошка сразу; а потом закрыл бы ее пледом, посадил ее перед собой верхом, – и тотчас же тронулся бы в сторону, противоположную той, где находилось становище дервишей.

Солнце между тем закатилось, и степь погрузилась сразу в темноту.

Девочка поболтала еще с полчаса и уснула. Стась же продолжал думать о дервишах и хинине. Измученный заботами, но необычайно находчивый, его ум начал работать и создавать планы один смелее другого. Прежде всего он задумался над тем, непременно ли этот дым в южной стороне должен исходить от становища Смаина. Это могли быть, конечно, дервиши, но могли быть и арабы с берегов океана, предпринимавшие большие путешествия в глубь материка за слоновой костью и невольниками. Они не имели ничего общего с дервишами, которые только мешали их торговле. Это мог быть также лагерь абиссинцев или какая-нибудь горная негритянская деревушка, куда охотники на людей еще не успели добраться. Не худо было бы все это проверить.

Арабы из Занзибара, из окрестностей Багамойо, из Витту, из Момбасы и вообще с берегов океана находились в постоянном соприкосновении с белыми, так что кто знает, может быть, за большую награду они согласились бы даже отвезти их в какую-нибудь из ближайших гаваней. Стась отлично знал, что может пообещать такую награду и что его обещанию поверят. Кроме того, ему пришла в голову еще другая мысль, которая глубоко взволновала его. Он видел, что в Хартуме много дервишей, особенно из Нубии, болели лихорадкой почти так же, как белые, и лечились хинином, который отбирали у европейцев или покупали его на вес золота у греков или коптов. Можно было надеяться, что у арабов с океана это лекарство будет наверное.

«Пойду, – решил Стась, – пойду ради Нель».