В дебрях Африки - [110]

Для Стася миновали дни забот, тревог и напряженных трудов. Впереди оставался еще месяц пути до Момбасы, и дорога вела через красивый, но нездоровый лес Тавета. Но насколько легче было путешествовать теперь с многолюдным, обильно снабженным всем необходимым караваном по знакомой уже дороге, чем прежде блуждать по неведомым дебрям с одними Кали и Меа! К тому же заведовал и распоряжался путешествием теперь капитан Глен. Стась отдыхал и охотился.

Заботиться о Нель он, однако, не перестал и по-прежнему пользовался у нее таким безграничным доверием, что когда Клэри спросил у нее, не будет ли она бояться бурь на Красном море, девочка подняла на него свои прелестные и спокойные глазенки и ответила: «Стась с ними справится». Капитан Глен уверял, что лучшего свидетельства о том, чем был Стась для малютки, и большей похвалы ему никто не сумел бы высказать.

Несмотря на то что первая телеграмма, отправленная Тарковскому в Порт-Саид, была составлена очень осторожно, она все же произвела такое потрясающее впечатление, что радость чуть не убила отца Нель. Но и сам Тарковский, хотя и был человеком исключительного закала, в первую минуту по получении телеграммы едва был в силах овладеть своим волнением. Он все боялся, чтобы это известие не оказалось обманом воображения, болезненным призраком, порожденным тоской и страданием. Ведь они положили столько трудов, чтобы узнать, по крайней мере, что дети живы! Мистер Роулайсон отправлял в Судан целые караваны. Тарковский, переодетый арабом, с большой опасностью для жизни добрался до самого Хартума, – и все оказалось бесполезным. Люди, которые могли сообщить какие-нибудь сведения, умерли от оспы, от голода или погибли во время резни, и дети точно канули в воду! В конце концов оба отца потеряли всякую надежду и жили только воспоминаниями, глубоко убежденные, что их ничего уже не ждет в жизни…

И вдруг на них свалилась радость, почти непосильная для их измученных горем и тоской душ. Но к ней примешивались недоверие и изумление. Ни тот ни другой никак не могли понять, каким образом известие о детях пришло с этой стороны Африки, из Момбасы. Тарковский предположил, что, может быть, их выкупил или похитил какой-нибудь арабский караван, который с восточного берега проник в поисках слоновой кости в глубь страны и добрался до самого Нила. Слова телеграммы «благодаря мальчику» они объясняли себе так, что Стась уведомил письмом капитана и доктора, где они оба находятся с Нель. Но многое все-таки оставалось непонятным. Одно только Тарковский понимал ясно: это то, что известие не только благоприятно, но даже вполне благоприятно, потому что иначе капитан и доктор не решились бы пробуждать в них надежды, а главное, не заставляли бы их ехать в Момбасу.

Приготовления к путешествию продолжались недолго, и на второй день по получении телеграммы оба инженера, вместе с воспитательницей Нель, очутились на палубе большого парохода, который шел в Индию и по пути заходил в Аден, Момбасу и Занзибар. В Адене их ждала вторая телеграмма, гласившая: «Дети с нами, здоровы, мальчик – герой!» Прочтя ее, мистер Роулайсон чуть не сошел с ума от радости и, сжимая руки Тарковскому, не переставал повторять: «Видишь, это он ее спас! Ему я должен быть благодарен за ее жизнь». А Тарковский, не желая выказывать излишнюю слабость, ответил только сквозь зубы: «Да! Хорошо вел себя мой мальчуган». Но, оставшись один в каюте, он разрыдался от счастья…

Наконец наступил момент, когда дети очутились в объятиях родителей. Мистер Роулайсон схватил на руки свое маленькое вернувшееся сокровище, а Тарковский долго держал героя-сына на своей груди. Горе их прошло, как проходят ветры и грозы в пустыне. Жизнь снова наполнилась счастьем и светом, а тоска прежней разлуки лишь усилила и углубила радость. Дети удивлялись только, что головы папочек совсем побелели во время разлуки.

Они возвращались в Суэц на прекрасном французском пароходе, на котором ехало много путешественников с островов Соединения и Маврикия, с Мадагаскара и из Занзибара. Когда распространился слух о том, что на пароходе едут дети, бежавшие из плена дервишей, Стась стал предметом всеобщего любопытства, изумления и восторга. Но счастливая семья предпочитала запираться в большой каюте, которую уступил им капитан, и проводить там более прохладные часы за рассказами. Участие в них принимала и Нель, щебеча, как птичка, и начиная каждое предложение с «и…», что вызывало у всех улыбку. Усевшись на колени у отца и поднимая на него свои прелестные глазки, она начинала: «И… папочка! И… нас украли! И… везли на верблюдах! И… Гебр меня ударил! И… Стась за меня заступился! И… мы приехали в Хартум! И… там люди умирали с голоду! И… Стась работал, чтоб достать для меня финики! И… мы были у Махди! И… Стась не хотел принять его веру! И… Махди отослал нас в Фашоду! И… потом Стась убил льва и всех! И… мы жили в большом дереве, которое называется Краков! И… Кинг был с нами! И… у меня была лихорадка! И… Стась меня вылечил! И… победил самбуру! И… и был со мною всегда очень добр, папочка!..»

Так же рассказывала она о Кали, о Меа, о Кинге, о горе Линде, о змеях и о последнем путешествии до самой встречи с караваном капитана и доктора. Мистер Роулайсон, слушая этот щебет, с трудом удерживал слезы и поминутно прижимал лишь к сердцу свою девочку, а Тарковский не был в состоянии владеть собой от гордости и счастья, потому что даже из этих детских рассказов ясно было видно, что, если бы не самоотверженность и энергия мальчика, малютка погибла бы не раз, а тысячу раз.