В чужом небе - [147]

Выкрик его стал командой для обоих командармов. Будиволна молниеносно выхватил из кобуры пистолет – и трижды выстрелил в сторону дверного проёма. Особой меткостью он никогда не отличался, предпочитая работать шашкой. Но промахнуться в тесноте избы было практически невозможно. Пули пробили тела молодогвардейцев, но те словно и не обратили на это внимания. Тут же открыли ответный огонь.

— В окно! — рявкнул Бессараб.

Он сразу понял, что отбиться от молодогвардейцев в избе не получится никак. Их слишком много, да и на улице, скорее всего, ждёт подкрепление. А потому решил сразу бежать. Выстрелив дважды через плечо из револьвера, скорее для острастки, он рванулся к окну. Остановить его никто не успел. Всем своим массивным телом он высадил окно вместе с рамой и вывалился в сугроб, наметённый прошлой ночью под стену избы.

В это время внутри Будиволна перевернул стол, чтобы укрыться за ним от вражеских пуль. Тем самым, правда, отрезав себе единственный путь к отступлению. Но бежать бравый командарм и не собирался. Вместо этого он пошёл на прорыв. Перехватив левой рукой пистолет, Будиволна открыл из него беспорядочный огонь, укрываясь за толстой столешницей, которую не брали револьверные пули врагов. Патронов в обойме имперского пистолета было предостаточно – стрельба Будиволны заставила-таки молодогвардейцев притормозить. Один из них поймал пулю прямо в лоб и повалился на пол избы. Вот уж не повезло – так не повезло.

Воспользовавшись этой заминкой, Будиволна ринулся в атаку сам. Никто из его врагов и подумать не мог, что он пойдёт на такое. Ведь форменное самоубийство же! Однако именно такое поведение дало ему вполне заслуженную славу отчаянного сорвиголовы ещё на фронтах Первой войны, а после сделало одним из самых опасных командиров Гражданской.

Первый же удар шашкой свалил молодогвардейца – он рухнул на тело своего товарища, обильно поливая его кровью. Тяжёлый клинок сокрушил его рёбра, распластав до середины груди.

Будиволна рванул вперёд, будто вихрь. Он рубил направо и налево, как в сражении, в самом центре конной рубки. Полетела отрубленная рука с ещё зажатым в ней револьвером. Затрещал чей-то раскраиваемый череп. Кто-то пытается удержать в животе выпущенные кишки. Будиволна уже почти вырвался из дома, подскочил в двери, когда его нагнал Кудряй. Вместе они вывалились из избы, обмениваясь страшными по силе ударами.

Они сошлись на утоптанном снегу перед входом в избу. Они танцевали сложный танец – танец смерти. Они рубили друг друга, подставляли под удары шашки. Клинки сыпали пучками искр. Оба были быстры и умелы. Оба прошли суровую школу войны. Оба были готовы убивать. И ни один не дал бы другому пощады. Они вертелись в смертельном танце, казалось, снег под их ногами давно должен растаять, а земля – задымиться. Но он лишь скрипел, утаптываемый всё сильнее двумя парами сапог.

Удара Будиволны Кудряй просто не заметил, так быстр тот оказался. Невысокий, жилистый, но при этом невероятно сильный Будиволна был не просто отменным фехтовальщиком. Он умел главное – видеть, когда и куда надо бить. А в таком поединке, как шёл сейчас на снегу перед избой, это самое главное. Тяжёлый клинок шашки буквально вскрыл грудь Кудряя, залив его шинель потоками крови. Начдив упал на колени, однако каким-то невероятным образом он был ещё жив.

Лишь нанеся этот смертельный вроде бы удар своему врагу, Будиволна огляделся. Оказывается его окружали молодогвардейцы. Они наблюдали за поединком, но и не думали двинуться с места, хотя вполне могли навалиться все вместе, повалить, скрутить или прикончить. Однако не сделали этого.

— Взять, — прохрипел у ног Будиволны Кудряй. — Взять… живым.

И тут же на Будиволну навалились все молодогвардейцы. Он отбивался, словно зверь, круша всех вокруг шашкой, и на снег пролилось ещё немало крови. Но вырваться у командарма не вышло. Его повалили на снег, скрутили ремнями, да так и оставили лежать, пока не подошёл Кудряй. Начдив едва держался на ногах, опираясь на плечо молодогвардейца, но, несмотря на смертельную рану, умирать явно не собирался.

— Разоружить, — уже более твёрдым голосом приказал он, — и на гауптвахту.

Так командарм Будиволна оказался в одной компании с остальными заключёнными сырого погреба.

По тому, как маркиз прильнул к окуляру, стало ясно, — внизу начинается что-то интересное.

Поезда миновали без единого выстрела все кордоны, окружавшие город, и блицкриговские, и бывшие гетманские, и недавно выставленные добровольческие. Они двигались на предельной скорости, давление пара в котлах поддерживалось на самом высоком уровне. Стрелки манометров прочно обосновались в «жёлтой» зоне, танцуя на самой грани опасной «красной». Кочегары не жалели спин, то и дело отворяя двери топок и подкидывая туда лопатами уголь. Машинисты же следили за безумно дёргающимися стрелками манометров, кляня про себя начальство, заставляющее гнать с такой скоростью.

— Будто на пожар опаздываем, — бурчали они.

Да и виданное ли дело – нестись, будто оглашенные, да ещё вечерней порой и без семафоров. Одно слово – война. Она всё спишет, даже грандиозную железнодорожную аварию.