В чужом краю - [2]

— Должен сказать, это очень любезно с вашей стороны.

— Я много лет была в услужении у покойного лорда Ормскирка, сэр. Уж он-то никогда не пускался в путешествие без своей любимой грелки. Может, вам нужно что-нибудь еще, сэр?

— Ни в коем случае. Благодарю вас.

Она сделала чинный реверанс и удалилась. Я удивлялся, каким же, черт возьми, образом вышло так, что такая вот смешная старая англичанка стала хозяйкой отеля в Малой Азии. Познакомиться с нею поближе оказалось делом нелегким — она знала свое место (как сама представляла себе его) и потому держала меня на расстоянии. Не зря же она раньше была служанкой в благородной английской семье. Однако я проявил настойчивость и в конце концов склонил ее пригласить меня на чашку чая в ее собственных маленьких апартаментах. Мне удалось выяснить, что когда-то она была горничной некой леди Ормскирк, а синьор Николини (она никогда не называла своего покойного супруга по-другому) служил в том же доме поваром. Синьор Николини был видным мужчиной, и несколько лет у нее с ним царило «полное взаимопонимание». Когда каждый из них накопил достаточную сумму денег, они поженились, уволились со службы и стали подыскивать отель, который можно было бы приобрести. Наконец они купили отель — вот этот самый, его очень расхваливали в рекламном объявлении, — синьор Николини считал, что им приятно будет все время любоваться красотами этого отдаленного уголка земного шара. Все это произошло почти тридцать лет назад, а синьора Николини не было на свете уже пятнадцать лет. Вдова его так и не вернулась в Англию. Я спросил, тоскует ли она по родине.

— Не могу сказать, что мне не хочется побывать дома, хотя бы недолго, — многое там, видать, изменилось. Однако родичам моим не по нутру было, что я вышла за иностранца, и после свадьбы я так с ними и не виделась. Конечно, здесь многое не так, как в Англии, но просто удивительно, как же быстро ко всему привыкаешь! Я в жизни повидала много чего, хотя не знаю, долго ли я смогла бы терпеть лондонскую свистопляску.

Я улыбнулся. То, что она сказала, странным образом не соответствовало ее характеру. Она привыкла соблюдать внешние приличия. Удивительно, что ей удалось прожить три десятка лет в этой дикой, чуть ли не варварской стране, не позволив окружающей обстановке хоть сколько-нибудь на себя повлиять. Хотя я никогда не изучал тюркских языков, а она владела местным диалектом свободно, у меня не было сомнений, что она говорит на нем так же неправильно и с тем же акцентом, как и по-английски. Думаю также, что она осталась, в сущности, исполнительной и чопорной английской горничной, знающей свое место; осталась, несмотря на все превратности судьбы, по той причине, что попросту не умела ничему удивляться. С чем бы ей ни приходилось сталкиваться, она считала, что это в порядке вещей. В каждом человеке, который не был англичанином, она видела чужака, чуть ли не дебила, на умственные способности которого надо всякий раз делать скидку. Челядью она правила деспотично — разве не было ей известно, как старшие слуги в большом доме должны утверждать свою власть над младшими? Поэтому в отеле царили чистота и порядок.

— Делаю все, что могу, — сказала она, когда я поздравил ее с этим. Беседуя со мной, она, по обыкновению, стояла со сложенными на груди руками. — Конечно, от этих иностранцев не ждешь, что они думают так же, как мы, но, как говорил мне обычно милорд, то, что нам следует делать, Паркер, то, что всем нам следует делать в жизни, — это готовить шедевры кулинарного искусства из обычнейших продуктов.

Однако самый большой сюрприз эта женщина преподнесла мне накануне моего отъезда.

— Очень надеюсь, сэр, что вы не уедете, не взглянув на моих мальчиков.

— Первый раз слышу, что у вас есть дети.

— Они уезжали по делам и только что вернулись. Вы будете удивлены, когда с ними познакомитесь. Я научила их многому из того, что умею сама, так что, когда я отдам Богу душу, они будут управляться с отелем вдвоем.

В этот момент в коридоре появились два высоких смуглых мускулистых парня. Глаза хозяйки засияли от радости. Сыновья подошли к ней, обняли и звучно расцеловали.

— Они не знают английского, сэр, хотя и понимают чуток этот язык. Зато по-турецки говорят, как сами турки, а еще знают греческий и итальянский.

Я пожал руки этим бравым парням; синьора Николини что-то им сказала, и они удалились.

— Что ж, крепкие у вас ребята, синьора, — сказал я. — Должно быть, вы очень ими гордитесь.

— Да, сэр, они оба хорошие мальчики, с самого их рождения у меня не было с ними хлопот. К тому же оба — живые портреты синьора Николини.

— Должен заметить, никому и в голову не придет, что их мать англичанка.

— Если уж на то пошло, я им не мать, сэр. Они только что вернулись от настоящей матери — я послала их к ней справиться, как она поживает.

Могу признаться, что у меня был весьма сконфуженный вид.

— Они — дети синьора Николини от одной гречанки, которая служила раньше в отеле, — пояснила хозяйка. — Раз уж у меня у самой не было детей, я усыновила этих.

Я пытался сообразить, что бы мне такое сказать.

— Надеюсь, вам не пришло в голову, сэр, что я в претензии на синьора Николини, — сказала она, выпрямляясь. — Не хочу, чтобы вы так думали. — Она снова сложила на груди руки и с гордостью, достоинством и даже каким-то удовлетворением произнесла заключительную реплику: — Синьор Николини был очень темпераментный мужчина!