В Чукотском море - [11]
— Давай еще посмотрим, — предложил я Тыляку.
Ждать пришлось недолго. Вода, совсем рядом с нами, всколыхнулась, и, тяжело вздохнув, всплыл лахтак.
— Обрати внимание на морду, — прошептал Тыляк.
Зверь, плавно перебирая ластами, плыл у самой кромки.
Морда у него была странной: усы ободраны, из губ сочилась кровь. Лахтак глубоко вздохнул последний раз, как бы прикрыл передним ластом рот и круто пошел вглубь. Мелькнули задние ласты, разошлись круги волн. И снова раздалось приятное, постепенно затихающее «юр-юр-юр». Не верилось, что такой неуклюжий, большой, ничем не привлекательный зверь может издавать красивый, приятный звук.
— Это страстный певец, — объяснил мне Тыляк. — Он так увлекся пением, что до крови ободрал себе губы и почти стер усы. А поет он очень просто. Погружаясь, с силой выпускает через рот воздух и передним ластом быстро водит по губам. Так и рождается его песня.
— Тыляк! Давай не будем его убивать. Пусть он поет свою песню любви, радости и тепла…
— Юр-юр-юр!.. — неслось из вод Чукотского моря.
Секрет охоты
Тынетегин полз, подкрадываясь к нерпе. Тонкий лед, покрывающий небольшую лужу, под ним проломился, и локти оказались в воде.
— Ок, како! — выругался; молодой охотник. — Опять ничего не вышло!
Треск ломающегося льда спугнул нерпу. Мелькнув задними ластами, она бултыхнулась в лунку.
Холодная вода забралась в рукава, кухлянка на животе стала мокрой. Тынетегин встал.
Оказывается, не так просто убить нерпу на льду. Сколько ни пытался Тынетегин подкрасться к греющимся на солнце животным, ничего не выходило. Спугивал нерпу то треск льда, то неосторожный шорох, а иногда и неловко шевельнувшаяся фигура охотника. Расстроенный и промокший, уселся Тынетегин на торосе.
Была весна. С гор хлынули потоки воды. На прибрежном морском льду образовались многочисленные мелководные озера. Пресная вода разъедала лед и уходила в море. Хрупкий припай пестрел протаявшими черными пятнами. От кромки понемногу отрывались большие льдины. Их уносило в море Было жарко. Яркое солнце слепило глаза, нагревало меховую одежду, которая быстро просыхала.
Над морем, залетая на припай, плавно парили белоснежные чайки. Они казались особенно белыми, чистыми, как будто где-то там, в теплых странах, специально обмылись перед возвращением на родину. На освободившихся от снега скалах копошились первые кайры и полярные чистики, устраивая свои гнезда. Порою они отвесно срывались вниз, над самым льдом выравнивались и, посвистывая крылышками, летели в море на кормежку. На скалах и плавучих льдинах дудели долговязые, длинношеие бакланы. У кромки припая извивающейся цепочкой тянулись на север нарядные стаи гаг.
Оторвавшиеся от кромки припая большие льдины уносило в море.
«Пойду-ка лучше искать разводья», — решил Тынетегин.
Но опять не повезло ему.
Вот уже третья убитая нерпа скрывалась в воде, оставив на поверхности красное жирное пятно. Он даже не успевал взмахнуть акыном.
«Наверно, худыми стали.
Жира мало, потому и тонут».
Недовольный и злой Тынетегин медленно подымался к стойбищу, расположенному на склоне горы. У входа в ярангу сидел старый Тынеекет и в бинокль наблюдал за морем.
— Ымто? Ну как? — бросил он сыну.
— Плохо. Тонет нерпа, — устало ответил Тынетегин, снимая с себя снаряжение.
Тынеекет сделал вид, что ему безразлично, но в душе росла обида на сына: «Нерпу добыть не может. Охотник тоже…».
Хозяйка внесла в чоттагин — холодную часть яранги — столик на коротких ножках и расставила на нем чашки.
— Надо еду в дом нести, — упрекнул сына Тынеекет.
Пили чай молча, вприкуску, прихлебывая из блюдцев. Тынетегин чувствовал, что отец сердит на него. Вдруг старик резко отодвинул чашку и сказал;
— Собирайся!.. Пошли!..
— Куда?
— Туда, где ты охотился, — грубо ответил Тынеекет и стал вытаскивать из-под крыши яранги длинный шест. — Возьми на всякий случай железный акын.
Отец с сыном молча брели по льду. Тынеекет нес тонкий длинный шест с большим железным крючком на конце. Наступила белая ночь, большое красное солнце висело над краем моря, бросая длинные тени на сопки, холмы, торосы. Лужицы на льду стали покрываться тонким ледком.
Вот и разводье, где охотился Тынетегин. Ветра не было. По краям разводья намерзал тонкий ледок. Тынеекет с шестом в руке не спеша шел по краю разводья, пробуя прочность льда палкой с железным наконечником. Тынетегин следовал за ним и никак не мог понять, что собирается делать отец.
— Смотри! — сказал старик.
Недалеко от кромки вода, окрашенная в темно-красный цвет, была похожа на расплывшееся облако, над которым плавало сальное пятно. На небольшой глубине головой к поверхности повисла убитая нерпа. Старик осторожно опустил в воду шест, подвел его к нерпе к с силой дернул. Крючок мягко впился в шкуру.
— Видишь, на воде всегда остается след, надо только все замечать и запоминать, — поучал старик сына, внимательно разглядывая нерпу. В голове там, где зияла рваная рана от винтовочной пули, копошилась куча морских креветок. Попав на воздух, они извивались, прыгали и падали на лед.
— Еще день — и от твоей нерпы остались бы шкура и голые кости. Видишь, как они быстро объедают мясо. Мне рассказывали, что этими креветками питается и кит — йитив. Опустится на дно у берега, высунет язык, а язык у него что чоттагин в нашей яранге, и ждет, когда его креветки облепят. Как наберется их много, кит втягивает язык.
